[ Записки эколога ]

Июль того года, как и нынешнего, выдался очень мокрым, дожди шли чуть ли не каждый день. Наш небольшой отряд из Научно-исследовательского института эпидемиологии и микробиологии стоял в Сахире – заброшенном посёлочке лесозаготовителей у предгорий Восточного Саяна. За оградой последнего дома шумела река Белая, с близких гор по долине реки налетал холодный ветер, он приносил тяжёлые дождевые тучи. Высоченные лиственницы зябко вздрагивали мокрыми ветвями.

Моя палаточка и крытый лиственничной корой шалашик стояли на поляне, обильно поросшей лесным разнотравьем. В этой высокой густой траве прятался только что родившийся, люто холодный родничок, он вытекал из-под крутой речной террасы, на вершине которой располагался лагерь нашего отряда – лагерь зоологов и паразитологов. Зоологами были Станислав Липин и я, паразитологом – мой добрый друг и сокурсник по институту Борис Шихарбеев. Борис – талантливый исследователь, для опытных наблюдений сумевший даже выводить в природных условиях новые поколения клещей, тех самых – переносчиков клещевого энцефалита. Кроме того, обладая даром организатора, он наладил хорошую работу нашего лагеря. В качестве зоолога я добываю лесную живность, на которой паразитируют личинки и нимфы – ранние стадии развития клеща. Моя добыча – от мышевидных грызунов до зайцев. Клещи нам нужны были для изучения опасного заболевания; наличие в них вируса определяла группа вирусологов во главе с высококвалифицированным, редкостно доброжелательным человеком, начальником нашего отряда Алексеем Васениным.

В середине июля зарядили дожди, как помню – девятнадцать суток я вылезал из палатки или своего шалашика только для того, чтобы осмотреть ловчие цилиндры на мышевидных. Но бесконечные, с короткими перерывами в день-два дожди подавили активность моей добычи, и потому приходилось сутками одиноко сидеть в палатке. Остальные сотрудники отряда жили в Сахире, в семи километрах от моего лагеря. Ощущения бессмысленности существования не было – я готовился к аспирантуре, для чего со мною была соответствующая литература. Жил я на этой поляне всё лето, весь период активности клещей. Их в том краю было множество: как-то после маршрута в окрестной тайге со своей одежды за один раз я снял девяносто восемь клещей! Ни один не успел присосаться – мы следили за этим строго, осматривались каждые два часа. Понятно, что где-то я попал на их «родовое гнездо». Вспомнил, что сегодня проходил по звериной тропе, по ней изюбри и козули приходят на солонец. Борис предположил, что здесь не обязательно могло быть место выплода клещей, но они собираются на запах, оставляемый часто проходящими по тропе животными. В погожие дни для отлова мышевидных в окрестном лесу я ставил давилки Геро – простенькие плашечки, необычайно уловистые. Ежевечерне их надо было расставлять больше сотни, добычу собирать утром, пойманных – в белый мешочек для определения и учёта паразитологам и для анализа – вирусологам, на наличие в их эктопаразитах вируса. С постановкой плашек однажды произошёл не очень забавный, но запомнившийся случай. Ставлю последние ловушки, скоро опустятся сумерки. Ставить надо не где попало, а вблизи разного лесного хлама, лучше всего вдоль валёжины – там почти всегда проложены «столбовые дороги» мышевидных грызунов, моей вожделенной добычи. Прицепив на насторожку очередной кусочек хлеба с каплей растительного масла на нём, привычно сую плашку к валёжине. И вижу, как веточка, лежащая рядом, стала медленно отклоняться. Тут только увидел, что кладу плашку прямо на свернувшуюся кольцами змею! Гадюка уже отклонила голову для «размаха».

А однажды один из ловчих цилиндров принёс замечательную добычу. Цилиндры высотою сантиметров шестьдесят мы вкопали в землю на дне длинных канавок, по которым ночами, не встречая заграждения в виде густой травы, стремительно носились мышевидные. Цилиндр вертикально вкопан заподлицо с поверхностью канавки, и потому спринтеры, не успевая тормознуть, залетали в ловушку, выпрыгнуть из которой им было не по силам. За ночь от холода они гибли, а утром оказывались в моих полотняных мешочках, туго завязанных, – для паразитологов. Удивлялся, как много разных эктопаразитов жило на какой-нибудь крохе – землеройке или полёвке. Ведь это целый мир живого, экологию которого так мало знаем!

Так вот, однажды на дне цилиндра вижу какую-то угольно-чёрную крысу – не крысу: не поймёшь что. С опаской достаю: может, живая, ещё укусит. Удивлению не было предела: в руке оказалась... пищуха! Хвостика никакого, ушки большие, кругленькие – придают мордочке заполошное выражение. Когда-то много видел их на Баргузинском хребте. Но зверьки эти всегда рыженькие, живут колониями высоко в горных каменных россыпях, а здесь равнинный лес даже без намёка на самую завалящую россыпушку. Откуда взялась?! Отчего чёрная, догадался сразу: это редчайшая индивидуальность в животном мире – мелонист; обычная окраска пищух (кстати, ближайших родичей зайцев!) – они хромисты.

Встреча эта оставалась загадочной до тех пор, пока случайно на одном из маршрутов в долине Белой, в заброшенной рекою старице, не наткнулся на древний, почти начисто заросший ивами и молодым лесом речной залом. Бурными потоками река натащила сюда деревья, сама себе перегородила путь и ушла в сторону. Многослойный навал леса, оказавшийся на сухом, напомнил пищухам родные россыпи; пришли когда-то разведчики и в столь необычном, казалось, месте образовали колонию. Проходя мимо этого залома и, конечно, не предполагая там жилище пищух, я услышал знакомый свист – так свистят переполошившиеся пищухи, лесные стражи. Долгое время я полагал, что открыл для себя уникальное явление в экологии пищух, но, работая уже в Байкало-Ленском заповеднике, так же случайно нашёл точно такое же поселение – в речном заломе. Колония расположилась на слиянии рек Большого и Малого Анаев. И на этот раз остановил меня тот же короткий, резкий свист: внимание, у нас чужой!

Короткие между дождливыми днями маршруты по долине Белой подарили ещё одно яркое наблюдение. Стою на берегу сухой, давно покинутой рекою старицы. Вокруг здоровый красивый лес из высоченных лиственниц и тополей. И вижу, как низко над лесом вдоль русла старицы прямо ко мне летит большая чёрная с белым брюхом, красными клювом и ногами птица. Это была первая встреча в моей жизни чёрного аиста, редчайшей птицы в лесах Сибири.

Полоса длительных дождей прошла, лесные обитатели оживились: отовсюду слышны тихая возня, шорохи, голоса неясные, в кронах деревьев с писком замелькали пичужки – у них встало на крыло новое поколение. Мою стоянку открыла для себя молодая ворона. Вначале она посещала её только в моё отсутствие, но постепенно уверовала в мою безвредность и на глазах хозяина с заботливым видом искала корысть в виде хлебных корочек у кострища. Конечно, корысть я выкладывал для неё специально. Ворона Фёкла мигом опасливо исчезала, стоило в лагере появиться постороннему. «Посторонними» были Станислав или Борис, которые приходили из Сахира за «материалом» – пойманными мышевидными.

Оставался мне давно запланированный поход к Балде. Это высоченный каменный исполин километрах в шести-семи от моего лагеря, отвесным обрывом отрезавший прибрежную тропу на левом берегу Белой. Там было грандиозное место для рыбалки, где я предполагал поймать на спиннинг тайменя, раскинуть плашечки, поскольку вокруг моего лагеря на довольно большом расстоянии мышевидных я выловил.

Груза в моей паняге было немного, и, как всегда в таких случаях, я старался идти целиною, без тропы. Это давало особую возможность знакомства с рельефом, находить больше скрытой или явной следовой деятельности обитателей тайги, видеть их самих – словом, «зверствовать» по-настоящему, чувствовать себя своим в дикой природе.

У подножия речной террасы, вдали от проходящей по долине реки тропы, прямо на своём пути вижу слабый след явно человеческой деятельности, вполне мог его и не заметить. Осторожно приблизился и с нарастающим холодком по спине разглядел примитивную, из сучков, почерневших от времени, загородку, а на входе в неё, заросший травою, стоял мощный, заржавевший от давности, но настороженный капкан на медведя. Медведь в него не попал, приманка давно сгнила, а хозяин самолова из далёкой деревни, по-видимому, состарился и давно здесь не был. С содроганием смотрю на это страшное орудие; на разведённых железных дугах просматриваются приваренные к ним зубья – чтобы надёжнее удержать лапу рвущегося на свободу несчастного зверя. Подумал, что могло бы произойти со мною вместо медведя, не угляди капкан вовремя. Нашёл длинный крепкий сучок и стал тыкать в насторожку, но капкан не сработал – железная станина крепко заржавела. Самолов к увесистой, тоже погнившей чурке-потаску был прикреплён цепью. Осмелев, всё это я вытащил на чистое место и, перевернув капкан «мордой» вниз, оставил.

С уходом дождей вода в Белой просветлела и дно с берега довольно далеко просматривалось. Стоянку дня на три соорудил прямо у воды и стал вечерами в прибрежном лесу расставлять плашки. Несколько раз закидывал блесну, но тайменя в улове, по-видимому, не было. И вот раз к вечеру на дне, на пределе видимости, померещилась какая-то замоина, коряжка-сутунок, принесённая паводком. Такие «коряжки» мне знакомы по рекам Баргузинского хребта, и трясущимися от нетерпения руками я закинул блесну. Блесна, соблазнительно для рыбы повиливая-поблёскивая, проходит несколько впереди «коряжки», которая, вмиг оживши, догоняет её, и я ощущаю сильный рывок-остановку, будто зацепил за камень. Но тут же жилка с коротким шипением стремительно пошла вверх по течению. В снасти своей я был уверен и с усилием зажал катушку. Таймень, не осилив этого, резко развернулся вниз по течению. Так он походил несколько раз и наконец, высунувшись на треть длины тела, став вертикально, яростно затряс-замотал из стороны в сторону телом, так, что слышно было хлопанье жаберных крышек. По опыту я знал: теперь таймень быстро устанет, и скоро подтянул добычу к берегу. Массой он оказался килограммов десять, для Белой очень большая рыбина.

Подошёл конец пребывания отряда в этом чудесном краю. В холодные солнечные дни в небе над моей Самарихой на юг пошли стаи... нет, не журавлей и не гусей – канюков и коршунов. Сколько их было и откуда набрались?! Узкой линией вдоль юго-восточного предгорья Восточного Саяна за три дня вразброс пролетели двести сорок восемь птиц. Это только тех, которых я считал специально! Они – кочевники, закончили наш полевой сезон, пора и нам было возвращаться в Иркутск. Да, вирусологи отряда по нашим сборам определили высокую степень вирусофорности местной популяции иксодовых клещей на энцефалит. Лесоразработчики Присаянья получили соответствующие рекомендации по защите от клещевого энцефалита.
просмотров: 917

Форум

Другие статьи

В кедровнике -- предрассветная темнота. В озябшей тиши, на фоне чуть посветлевшего неба, неясно обозначились силуэты деревьев. Полыхают яркие звезды, светится четкий серпик луны. Но небо на востоке постепенно светлеет. Скоро посерело вокруг под кронами деревьев, восток чуть-чуть заалел, отчего звезды потеряли свою неистовую яркость. Серпик луны склонился к горизонту, он тоже утратил свой блеск. Вот стало немного видно и под пологом леса, деревья стоят уже не однообразно темными мазками на фоне неба, а смотрятся отдельно друг от друга, с более светлыми стволами, чем их хвоя. Сквозь деревья видна белая заснеженная полоска Байкала. А вот показалось и солнце, тайга расстается с предрассветным оцепенением. Дальше...

В Бурятии медведи стали настоящими хозяевами лесов

По данным учета, проведенного сотрудниками Охотоуправления республики, в лесах обитают около пяти тысяч медведей. Их количество за последние годы выросло вдвое. Теперь они представляют реальную опасность для людей. Печальна судьба большинства медвежатников, охотников на этих животных, ведь ошибок это животное не прощает. Как пример — охотничья история. В Хоринском районе жил опытнейший специалист по фамилии Серапионов. На его счету было около ста подстреленных бурых. Но однажды подранок подкараулил его на тропе и набросился. Собаки ушли далеко от хозяина, а сам охотник даже не успел вскинуть ружье. Хищник оттащил тело в сторону и съел внутренности. Говорят, что это был сто первый медведь, встретившийся Серапионову и отомстивший человеку за себя и всех собратьев Дальше...

Если вы бывали на Малом море, в этом чудесном уголке Байкала, то наверняка запомнили скалистые острова с экзотическими названиями: Шаргадегон, Баргадегон, Боракчин и три Тойника. А если проплывали мимо них на лодке, то, может быть, обратили внимание на остатки странных сооружений из сучков и прутьев, высотой более метра. Чайки, иногда гнездящиеся на этих нелепых кучах, здесь ни при чем. Это, пожалуй, все, что осталось у нас от некогда самого многочисленного вида птиц Байкала, имя которому - большой баклан. Дальше...

Осень была поздняя, и на перевале Сарма -- Левая Иликта постоянный снег упал только в середине октября. Это позволило мне продлить полевые работы еще на полмесяца, я надеялся задержаться до времени залегания медведей в берлоги. Это происходит обычно в самом конце октября: по очень характерному рисунку следа можно определить приблизительно место расположения берлоги. Дальше...

Правый склон Зырказунской петли Иркута смотрит прямо на юг, и большого снега там никогда не бывает: он испаряется. Малоснежье -- главное условие обитания в тайге кабана (дикой свиньи). И он здесь водится. На лето кабаны разбредаются по окрестным лесам, но на зиму обязательно собираются на этих высоких, крутых, скалистых склонах. Дальше...