Автор: Валентина РЕКУНОВА

19 сентября 1905 года пришло сообщение об отправке пяти петербургских врачей и десяти фельдшеров в личное распоряжение иркутского генерал-губернатора Кутайсова. Ему же срочно ассигновались 5 тыс. руб. на экстренные расходы. Получив телеграмму, граф Кутайсов немедленно возбудил ходатайство о выделении 20 тыс. руб. дополнительно. И это решительно никого не удивило, ведь сентябрьские телеграфные ленты несли очень тревожные вести о чуме на восточно-китайской железной дороге, в том числе на последнем разъезде за станцией Маньчжурия. Нужно было «взять серьёзные меры в видах предупреждения эпидемии в Забайкальской области, Иркутской и Енисейской губерниях».

Угроза чумы, немало напугавшая «отцов», почти не коснулась «детей», для которых сентябрь был началом уроков, экскурсий по осенним окрестностям и «походом» в фотографию

«Всё вертелось на... обонянии»

«Чумные сводки» самым внимательным образом перечитывались и в одном частном доме на Большой* (К.Маркса – авт.), принадлежащем К.М. Жбанову. Константин Маркович, бывая в Европейской России и за рубежом, смотрел вокруг взглядом не только путешественника, но и врача, гласного городской думы, находя много любопытного в организации санитарного дела. Но, увы, мало что подходило для Иркутска, где до сих пор не было городского водопровода, канализации, специальных санитарных врачей для базаров, учебных заведений и пр. Всё «вертелось на осмотрах, протоколах и обонянии», как писал Константин Маркович  в «Иркут-ских губернских ведомостях».  Между тем население города увеличивалось,  привычка  обращать окружающее пространство в отхожее место укоренялась – и, как следствие, возрастали «болезни грязи и тесноты».  

В качестве экстренной меры, не требующей больших затрат, доктор Жбанов предлагал устроить амбулатории  прямо при квартирах  санитарных врачей и увеличить им жалованье с 1200 до 2000 руб. в год. В Иркутской городской думе той поры было несколько гласных-докторов, но именно они и не поддержали коллегу, пустившись в ироническую полемику о санитарии  вообще. Кончилось тем, что проект Жбанова  переправили в Общество врачей  Восточной Сибири, где он и был положен под сукно. Члены общества даже не удосужились дать проекту оценку, сославшись на то, что «прежде следует получить рекомендации по санитарии всероссийского съезда врачей».  Кроме того, Жбанова  предупредили, что даже в случае положительного решения проект будет передан из канцелярии общества его санитарному совету для более детального рассмотрения, с дальнейшей передачей  на обсуждение  думы.  

Тогда раздосадованный Жбанов обратился в «Иркутские губернские ведомости» и  в  нескольких номерах разъяснил  и сложившуюся ситуацию, и возможные выходы из неё. Время для обращения было чрезвычайно удачно: на востоке вот уже два месяца шла война, через Иркутск активно передвигались войска и, значит, возрастала угроза эпидемий.

Распорядительность по причине… испуга

Вся история Иркутска свидетельствовала о том, что под страхом холеры и чумы городское управление теряло привычную охоту к дискуссиям и проявляло несвойственную ему организованность и мобильность. На ближних и дальних подступах  к городу оборудовались  заразные бараки, в считанные дни нанимались санитарные надзиратели, пешие и конные, осматривался каждый дом, город разбивался на участки, за каждый из которых отвечал совет попечителей во главе с санитарным врачом. В местном отделе  Географического общества  читались публичные лекции  по уходу за больными, а с начала девяностых годов в Иркутске заработала  прекрасная дезинфекционная камера, устроенная на средства благотворителей.

Угроза эпидемий развязывала руки и генерал-губернатору, давая возможность  штрафовать за «санитарные беспорядки». Суммы штрафов были серьёзными, в случае неуплаты заменялись арестом и, что самое главное, не различали богатых и бедных, «первых» и «последних», подданных Российской Империи и иностранцев. Так, одним приказом от 26 августа 1904 года за нарушение санитарных норм оштрафовали турецкого подданного  Курас-Оглы и персидского подданного Карапета  Аганова.  Вообще, списки  оштрафованных занимали немалую  часть «Иркутских губернских ведомостей», тесня рекламные объявления и нередко перемещая их с первой страницы на вторую. Семь-восемь месяцев «штрафной кампании» приводили к тому, что город вычищался, дышать становилось легче, а гулять – приятнее. Но едва лишь угроза эпидемий спадала, едва губернатор терял право на серьёзное наказание, горожане возвращались к привычному образу жизни. И «Иркутские губернские ведомости» в отчаянии взывали: «В центре, напротив санитарной станции, свалены нечистоты», «На набережной Ангары, рядом с домом генерал-губернатора, помои выливаются прямо во двор и с наступлением тепла станут источником всякого зловония и заразы».

Когда бы не лень да не бесшабашность...

В 1900 году в Иркутске открылось отделение Общества борьбы с заразными болезнями, в котором можно было встретить немало энергичных людей; но часто они были бессильны против бесшабашности и давно уж укоренившейся привычки к неопрятному быту.

Страх обывателей перед эпидемией в первую очередь ощутили в аптеках и страховых компаниях

В начале 1904 года в Киренском уезде началась эпидемия оспы, а спустя два месяца тревогу забили и в губернском центре. Характерно, что заболели не приезжие, а иркутяне, к услугам которых были многочисленные оспопрививатели.

Вообще, к началу двадцатого века оспа не должна была представлять серьёзной угрозы; это прежде целые города  вымирали, не сопротивляясь  страшной и таинственной болезни, теперь же её умели не только лечить, но и предупреждать прививками. Ещё с восемнадцатого века в Сибири открывались казённые оспенные дома. Что до Иркутска, то здесь  ситуация  развивалась особенно благополучно: бесплатное оспопрививание проводилось при Базановском воспитательном доме,  в местной прессе  размещали объявления частные оспопрививатели и оспопрививательницы, и в начале двадцатого века только очень ленивым могла угрожать эта уродующая болезнь. Но,  увы, таковых насчитывалось немало; даже в роскошных особняках встречались барышни и дамы, вынужденные прятаться при появлении гостей. Что уж говорить о скарлатине и дифтерите, против которых  в ту пору ещё не было настоящего оружия! В зиму  1904 года Иркутский девичий институт,  похоронив двух воспитанниц, вынужден был ходатайствовать о прекращении всех учебных занятий вплоть до осени.

Война чуме!

В сентябре 1905-го, когда в Иркутск начали приходить телеграммы о начале эпидемии в Маньчжурии, одними из первых забили тревогу «Губернские  ведомости»: «Страшные гости в виде чумы и холеры, без сомнения, требуют соблюдения особых санитарных  мер. Трудно верится, что господа домохозяева без постороннего воздействия приведут свои дома в надлежащий вид, и было бы желательно, чтобы санитарная комиссия напомнила о своём существовании».

Срочным приказом министра путей сообщения за станцией Маньчжурия и перед станцией Мысовая устроены были врачебно-наблюдательные пункты с пятидневным карантином и дезинфекцией заражённых предметов.  Кроме того, каждый пассажирский поезд сопровождался теперь врачом и двумя фельдшерами,  которым за риск положили по 350 и 75 руб. в месяц (!) дополнительного вознаграждения. А в распоряжение читинского губернатора прибыли два специалиста-бактериолога: доктор Остиянин  от Красного Креста и доктор Губерман от военного ведомства.

Старший инспектор при министерстве путей сообщения Головин, проехав по Забайкальской дороге и заметив пыль под диванами, тотчас распорядился об обязательной дезинфекции вагонов. Он же быстро и толково определил тринадцать станций, хорошо подходящих для санитарной обработки поездов.

Словом, меры взяты были самые скорые и решительные; все нужные узлы завязались, все механизмы закрутились в нужную сторону. Даже мелкие канцелярские чиновники,  обычно пугливые и тяжёлые на подъём, проявили известную прыть, не задержав ни одной «чумной» бумаги. Хотя, расходясь по домам, многие из «особо осведомлённых» и говорили, что,  возможно, старания и излишни и вообще чума напала  только на охотников  за сурком...

Это было, конечно, преувеличением, однако к 25 сентября врачебная экспедиция, объехавшая все окрестности станции Маньчжурия, не обнаружила новых «чумных», а последние из заболевших (мальчик и девочка) явно выздоравливали. На всякий случай снарядили ещё две экспедиции, но военное оцепление было снято и продажа железнодорожных билетов от станции Маньчжурия разрешена.  

Прошли ещё два дня, и один из высоких чинов губернского управления, войдя в канцелярию, чётко, раздельно продиктовал для публикации в «Иркутских губернских ведомостях»: «Ввиду отсутствия новых подозрений на заболевания объявление в Иркутской губернии угрожаемой ситуации по чуме решено  преждевременным».

Сентябрьский реванш

 «Страшная гостья» не добралась до Иркутска, и, конечно, за этим угадывалась удача, столь редко посещавшая русских в последние полтора года. Вся хроника  русско-японской войны состояла из наших отступлений, но в сентябрьской «чумной войне» мы сразу перешли в наступление – и добились молниеносной победы. Все приказы исполнялись  стремительно, и не только потому, что с прокладкой железной дороги болезни «встали на колёса» и могли в две недели одолеть расстояние, отнимавшее прежде два месяца. В войну с чумой была вложена горечь только что пережитого поражения; недоумение, разочарование, раздражение после заключения позорного мира – всё это в сентябре 1905 года соединилось, переплавилось  и дало неплохой результат.

Генерал-губернатору Кутайсову три недели  войны с чумой показались достаточно долгими – его времени и сил требовала ещё более страшная, революционная  «чума». Доктор Жбанов, напротив, полагал, что  «сеанс запугивания эпидемией оказался слишком кратким, чтобы двинуть санитарное дело вперёд». Сентябрьскими вечерами, окончив приём больных,  он напряжённо, порой до сердечной боли, думал над новым проектом санитарного обустройства Иркутска.  Ведь это был его город  и город его отца, Марка Алексеевича Жбанова, удачливого коммерсанта и известного гласного городской думы.  

Фамильное

В радении Жбанова-старшего об общественном была  особая, фамильная чувствительность  – он и умер безвременно, во время посещения опекаемого им сиропитательного дома. И после смерти Марка Алексеевича, случившейся осенью 1894-го, Жбанов-младший решил  стать более сдержанным. Вот и сегодня, почувствовав нервную боль во всём теле, он стал думать о том, что нельзя же так распускаться, что завтра утром приём и надо выглядеть  бодрым.  Он  попробовал сосредоточиться на чём-то хорошем и для верности достал даже большую кожаную тетрадь, в которую делал издавна интересные выписки. И нашёл-таки: «15 марта 1891 года в Иркутск прибыла англичанка Кэт Марсден, едущая в Верхнекалымск для изучения лечения проказы у якутов, дабы применить этот способ  в Индии и других странах Южной Азии».

«Ведь можем же, можем, когда припечёт!» – дописал доктор Жбанов, прислушался к собственным ощущениям и засмеялся, понимая, что сегодня обошлось без лекарств.

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отдела краеведческой литературы и библиографии областной библиотеки имени Молчанова-Сибирского.

Восточно-Сибирская правда

19 сентября 2009

5 декабря 1905 года на вокзале висело объявление от 2 декабря, написанное на полулисте бумаги синим карандашом: «Сим объявляется публике и пассажирам, что на Россию отправятся 3-й и 11-й поезда. Начальник станции Иркутск». Было совершенно неясно, ушли эти поезда или только собираются уходить. Дальше...

Утро 28 ноября 1905 года выдалось очень тихим. У Сементовских поднялись, по обыкновению, рано, но спешить было некуда: почтово-телеграфная забастовка продолжалась, и трое взрослых членов семьи оставались без работы. Дальше...

7 ноября 1905 года тёплая погода привлекла на каток Детской площадки многочисленную публику. Кроме учащихся было немало взрослых. Дальше...

Вечером 17 октября 1905 года четверо неизвестных останавливали проходящих по Амурской (Ленина, авт.) и решительно требовали сдавать прокламации. Удивлённые иркутяне растерянно отвечали, что не несут запрещённой литературы – и для пущей убедительности открывали портфели, сумки, выворачивали карманы. Дальше...

День 26 сентября 1905 года показался графине Кутайсовой, супруге генерал-губернатора, самым долгим за два года пребывания в Иркутске. Дамы её кружка, обещавшие съехаться в 10 утра, собрались лишь к одиннадцати, и с первых же фраз разговор пошёл не по тому руслу. Ольга Васильевна хотела представить свои планы помощи инвалидам, возвращающимся с войны, но дамы с порога начали возмущаться закрытием, «ввиду вредного направления», Иркутского педагогического общества. Хотя им положительно было известно, что граф Кутайсов касательства к этому не имел. Дальше...

Вот представьте себе. Стоит Дом. Уже больше ста лет. Мимо него когда-то проезжали подводы – с цоканьем копыт по деревянной мостовой. Потом появилось чудо – первый трамвай. Потом все больше автомобилей. Дом постепенно и неумолимо врастал своими окнами в землю – так старики к концу жизни становятся ниже ростом: тянет к земле. Так же и Дом – мостовая все выше, асфальт все толще... И суетливые прохожие уже ничего не видят в нем, кроме потенциального хлама, которому не место в современном городе. А дом-старик знает: где-то по земле ходят его потомки, для которых он память, авторитет и связь с предками. О таких домах и людях наш рассказ. Дальше...

14 марта 1904 года в Иркутске по дороге на фронт сделала остановку большая группа корреспондентов из обеих столиц. От «Биржевых ведомостей» ехал г-н Эристов, от «Новостей» – г-н Соломон, от «Новостей дня» – художник Верещагин. «Новое время» и «Русское слово» представляли по три военных корреспондента, среди которых была и женщина – госпожа Пуарэ. Писатель Амфитеатров командировался сразу от двух изданий, «Нива» и «Русь»; первое наняло его за тысячу рублей в месяц, второе – за три тысячи. Во столько же обошёлся «Новому времени» и известный журналист Кравченко. Дальше...

8 февраля 1904 года в канцелярию иркутского губернатора поступила телеграмма, что иркутский военный генерал-губернатор, сенатор, генерал от инфантерии граф Кутайсов возвращается из Санкт-Петербурга.
Сообщались номер поезда, дата, но при этом чётко оговаривалось, «чтобы в Иркутске никто не встречал. Если нужно по делам, то с дороги будет телеграфировано, когда его сиятельство будет принимать». Пробежав телеграмму, иркутский губернатор Моллериус чуть приметно вздохнул и заперся в кабинете – собраться с мыслями. Дальше...

Ежегодный польский бал в 1904-м пришёлся на 31 января. Шёл пятый день русско-японской войны, однако быть балу или не быть – не обсуждалось Дальше...

Субботним вечером 24 января 1904 года иркутский инженерный бомонд съехался в музей Восточно-Сибирского отдела Русского географического общества на доклад А.Л. Львова о влиянии мёрзлого грунта на строительство зданий в Иркутске. И хотя чтение было «покрыто аплодисментами» (свидетельство «Иркутских губернских ведомостей»), далеко не все разделили выводы г-на Львова; напротив, разгорелась дискуссия, продолжавшаяся до одиннадцати часов. Кончилось тем, что образовали комиссию для углубления в суть вопроса, и самый активный из оппонентов докладчика, Феликс Иосифович Казимировский, предложил уже в ближайшую пятницу встретиться у него на квартире. Но вовремя вспомнил, что именно пятница, 30 января, занята совершенно и бесповоротно – в этот день Ксении Константиновне Казимировской, супруге Феликса Иосифовича, исполнялось тридцать лет. Дальше...

Вы кажетесь себе продвинутым. У вас есть смартфон, аська и Живой журнал? Не смешите небеса. Ваши мысли не оригинальнее владельца латунного самовара и саврасого мерина, жившего 150 лет назад. Идея была проста: взять подшивку газет «Иркутские губернские ведомости» полуторавековой давности и сравнить с тем, что пишут в иркутских блогах сегодня. Оказалось очень любопытно – за это время в головах иркутян мало что поменялось Дальше...

Речь не о мистике идёт! Просто каждому приличному городу действительно нужно, чтобы под скорлупой его асфальтированных улиц и парковых зон, под экстерьером жилых домов и пустырей скрывался таинственный мир городского подземелья. Скрытый от взора профанов мир запутанных подземных коммуникаций. Мир, о котором можно было бы слагать легенды и куда можно было бы, скажем так, стремиться попасть. Дальше...

Во многих семьях складываются свои традиции встречи Нового года. У одних это спектакль, подготовленный детьми, у других — особенный мамин пирог, у третьих — обязательная встреча всех родственников за праздничным столом. А как встречали Новый год в прошлом веке в Сибири? Сегодня в нашей энциклопедии — рассказы иркутян о том, как это происходило в послевоенные годы. Дальше...

1 ноября 1901 года в 3-ю полицейскую часть пришли двое мальчишек в лохмотьях и заявили, что им нечего есть. Этот эпизод немедленно стал достоянием газетной хроники, и не потому, что мальчишки в лохмотьях были в ту пору в диковинку, – удивило обращение в полицию: куда чаще дети иркутских улиц промышляли попрошайничеством и воровством. Вот и в тот самый день, 1 ноября, когда полицейские делились с нежданными «гостями» обедом, в лавке напротив Пестерёвской* поймали шайку малолетних воришек. А в конце ноября во 2-ю полицейскую часть был доставлен девятилетний парнишка, избегавший решительно всю Сибирь и везде находивший крышу и пропитание. Мать, не знавшая, что с ним делать, привела сына к приставу – «для вразумления». На вопрос, зачем он всё бегает и ворует, путешественник с совершенной серьёзностью отвечал: «Тянет, не могу усидеть!». Кончилось тем, что его определили в Иркутскую земледельческую колонию – так официально называлась исправительная колония для малолетних преступников. Дальше...

В подвале жилого дома на улице Волжской поймана рысь. Дальше...

27 октября 1904 года «Иркутские губернские ведомости» вынужденно объяснялись с читателями: «По поводу циркулирующих в городе упорных слухов, что мы, не желая волновать общественное мнение, не печатаем известий об убийствах, грабежах и кражах, считаем необходимым сказать, что сообщаем обо всех фактах, зарегистрированных полицией». Дальше...

12 августа 1904 года министр путей сообщения князь Хилков, осматривая депо в порту Байкал, обнаружил самодвижущийся механический экипаж, не похожий ни на один из известных ему образцов. Разработал его некто К-н, инженер-механик Байкальской переправы. А техник этой же переправы Б-в придумал новое рельсовое скрепление, позволявшее увеличивать скорость и при этом сокращать расходы на топливо. Министр был весьма и весьма впечатлён и распорядился отвезти чертежи в Петербург Дальше...

Одним из новых явлений наступившего века стало резкое увеличение крестьянской доли в населении Иркутска. Традиционно основным городским сословием были мещане, но к 1904 году крестьяне вплотную приблизились к ним, составив почти треть населения и в 4,3 раза превысив число цеховых, в семь раз – купцов и почётных граждан, в 7,5 раза – чиновников и дворян и более чем в восемь раз – число военных. Дальше...

1898 год в Иркутске завершался на цирковой манер: в декабре заезжий гастролёр приглашал посмотреть панораму, затем демонстрировал нумизматическую коллекцию, под занавес же предложил посмотреть дрессированных крыс. Две из них, по общему признанию, «выказывали неподдельное дарование», и о них говорили едва ли не с умилением. Но всё меркло перед главным событием года — прибытием в Иркутск первого поезда. Дальше...

Карл Карлович фон Нейман, один из блестящих выпускников Дерптского университета пятидесятых годов девятнадцатого столетия, определён был на службу в Пулковскую обсерваторию. А оттуда направлен дальше, на восток — между прочим, с большим повышением в должности. И всё бы тут хорошо, да только в Риге у молодого учёного оставалась невеста Дальше...

27 июля 1904 года двое молодых людей, фланирующих по Большой, заметили трёх китайцев и, быстро переглянувшись, побежали следом и почти догнали уже, когда иностранцы бросились врассыпную. Один оказался менее расторопным и был схвачен за косу. И несдобровать бы ему, если б на шум не подоспел полицейский. Дальше...

16 июля 1904 года в редакцию «Иркутских губернских ведомостей» вошёл антрепренёр городского театра г-н Вольский – с таким победоносным видом, что нельзя было не догадаться: оперная труппа на предстоящий сезон сформирована! Ближайший номер газеты был готов, но держать такую новость было решительно невозможно, и редактор, г-н Виноградов, распорядился снять два текста из «Хроники» и лично проводил антрепренёра к наборщику, на ходу расспрашивая о солистах. Дальше...

За 150 лет в истории сибирской фотографии накопилось столько тайн и загадок, противоречий и коллизий, что настала пора о них рассказать. Рудольф Георгиевич Берестенёв, старший преподаватель кафедры телевидения, радиовещания и истории журналистики ИГУ подготовил к изданию книгу, в которой приоткрывает завесу над некоторыми событиями такого далёкого и такого недавнего прошлого. Дальше...

6 марта 1897 г. в Ремесленную управу доставили посылку, довольно объёмную. Час был обеденный, и в приёмной случился только служащий Подгорбунский. Повертев деревянный ящик и так и этак, он оставил его на столе и сходил за членом управы Серебренниковым. Вместе они вскрыли посылку, и сейчас же раздался взрыв... Подгорбунский с Серебренниковым были серьёзно ранены. А полицейский пристав, прибыв на место, сразу сделал сердитое предположение: «Чую, кто-то из своих». Дальше...

В Прокопьев день – а выпадал он на первую половину июля – иркутяне по обыкновению отправлялись к устью Ушаковки, куда накануне ещё прибывали плоты со строевым лесом, на телегах и просто пешком добирались бабы и девки с берестяными туесами, наполненными голубикой и земляникой, – Прокопьевская ярмарка всем окрестным деревням давала случай подразжиться деньгами. Правда, лето иногда выдавалось холодным, ягоды не поспевали к Прокопьеву дню, но и тут умелые да радивые брали своё, предлагая горожанам птицу, холсты, грабли, вилы Дальше...

27 июля 1801 года в иркутских мясных рядах появился небывалый посетитель — медведь. Перепуганные торговцы немедля собрали товар, покупатели сбились в кучу и схватились за колья, а семинарист Сизов, шедший мимо, заскочил на прилавок, стал прыгать и медведя дразнить. Лесной гость лениво поглядывал на него, а потом резко развернулся, схватил и едва не задрал до смерти. Дальше...

На статью в «Копейке» о репрессированных связистах откликнулись многие читатели. Одна из них — иркутянка Тамара Михайловна Буракова. Позвонила и с дрожью в голосе рассказала: «Мы жили на улице Троицкой: три дома — несколько семей связистов. Жили душа в душу, как родня. Я была ребенком, но очень хорошо помню, как в 1937 году осиротели наши соседи — всех мужчин репрессировали, объявив врагами народа. Моему отцу каким-то чудом удалось избежать этой участи. Скорее всего, потому что он сильно болел. А в 1939 году умер от туберкулеза... Приезжайте обязательно, ведь, кроме меня, о событиях тех лет больше никто не расскажет — очень многих давно уже нет в живых». Дальше...

Григорий Гольдберг восстанавливает историю семьи по папкам с грифом «секретно» Дальше...

Одна из легенд, связанных с Второвским особняком, многим больше знакомым как Иркутский Дворец пионеров, повествует о хозяйке, не выходившей к гостям во время балов и приёмов, а лишь наблюдавшей за ними сквозь решётку потайной комнаты Дальше...

Определённо, это был удивительный день — 17 февраля 1892 года. В одиннадцать утра в полынью у собора бросилась жена священника Ионина — но именно в эту минуту у собора случились рабочие парохода «Сперанский» и cпасли утопленницу. Дальше...

Поместье графа состояло из четырех домов. В одном после смерти графа проживала его сестра Мария с мужем Николаем, а в другом жил бандит Константин Петров, заведовавший складом оружия, принадлежавшего банде Кочкина. Склад помещался под землей, но не на самой территории поместья, а рядом с забором на территории соседей. Место это было выбрано Кочкиным специально для того, чтобы в случае непредвиденного обыска Косте не предъявлялись претензии, что, мол, на его территории склад. Пулеметов, винтовок, наганов и прочего оружия, складированного в схроне, было достаточно, чтобы вооружить целый взвод бандитов, как говорится до зубов. Дальше...

Он выплывает из-за поворота, будто сказочный средневековый корабль. Особенно хорош он зимой, когда деревья не закрывают его, а лишь чуть прорисовываются на фоне тёмно-красных стен. Домовладения Файнберга проступают сквозь иркутские летописи по мере того, как в них происходит что-то значительное или просто случается происшествие: скажем, 27 июля 1883 года шаровая молния влетела в отворённое окно дома Файнберга на Медведниковской, прошла через зал, спальню и вылетела в другое окно, отбив штукатурку и дверные части окна. Дальше...

Иркутск впервые появляется на карте Сибири стольника Петра Ивановича Годунова, которая была составлена по повелению царя Алексея в 1667 году. На карте есть реки Енисей, Ангара с Окой и озеро Байкал, а Иркутск обозначен ещё как зимовье. Дальше...

Бежит, спешит к Ангаре невеликая речушка Ушаковка... Спешат мимо неё иркутяне, не обращая внимания на городскую речку, ничем не славную. Ничем? Как бы не так! Начать с того, что называлась она испокон веку Ида, а нынешнее название — это запечатлённая в топониме память о событиях, произошедших уже более трёхсот лет тому назад. Дальше...

Иркутские истории — это не только припорошенные благородной архивной пылью предания старины. У каждого из нас, иркутян, есть своя история, запечатленная в потаённом уголке нашей памяти. Не отказываясь от наших еженедельных путешествий по страницам былого, сегодня мы обращаемся к нашим читателям с просьбой: поделитесь своими историями с нами! Какая улица запала вам в душу, что тронуло сердце? Какое событие оставило след в вашей памяти? Мы призываем вас, дорогие читатели, вместе с нами написать историю современного Иркутска в рассказах горожан… Дальше...

Именитых гостей в Иркутске конца девятнадцатого столетия непременно водили в «Мавританский замок» — Восточно-Сибирское отделение Императорского Русского географического общества. Дальше...

Заранее оповещённые горожане с утра заняли тротуары на Арсенальской (ныне Дзержинского), до самого поворота на Ланинскую (Декабрьских Событий). Всего в этот день, 20 августа 1873 года, собралось до 700 человек. Особенно выделялись снующие тут и там ребятишки и нарядные дамы. Впрочем, последние, потеряв терпение, пересаживались на экипажи и разъезжали из конца в конец улицы. Наконец послышалось: «Едут, едут!», «Везут, везут!» – и толпа тотчас же наклонилась, всматриваясь и вслушиваясь. Сначала донёсся шум, а потом в отдаленье показалась сама медведка Дальше...