Автор: Валентина РЕКУНОВА

Утро 28 ноября 1905 года выдалось очень тихим. У Сементовских поднялись, по обыкновению, рано, но спешить было некуда: почтово-телеграфная забастовка продолжалась, и трое взрослых членов семьи оставались без работы.

телефонный аппарат 1910 года

Корабль натолкнулся на риф

Конечно, вынужденное безделье должно было скоро закончиться  – Варвара Григорьевна судила об этом по тому, как быстро нанимались взамен бастовавших новые служащие.  Ещё неделя, две – и на почтамте встанут в очередь за залежавшимися посылками, а на телеграфе застучат аппараты Уинстона; но как прежде, спокойно-уверенно, уже не будет. Потому что надёжный корабль Правительственного телеграфа наткнулся на риф революции и дал очень серьёзную течь. Чиновники, прежде различавшиеся по разрядам, теперь разделились на забастовщиков и штрейкбрехеров –  и стали заклятыми врагами.

В телефонные барышни? А почему бы и нет?

Варвара Сементовская окончила Иркутский институт Николая I в 1875 году. На выпускном акте ей вручили пожалованные Государыней-Императрицей книги. Отец, статский советник Григорий Петрович Сементовский, был доволен, но всё же заметил, что Катя Миштович, Таня Харинская  и Рая Серебреникова получили ещё и медали...

Григорий Петрович в то лето уже сильно болел и был особенно желчен. Он умер два года спустя, и супруга Глафира Ивановна, всегда бывшая при нём на положении институтки, оказалась  страшно свободной и совершенно растерянной.  А Варвара, воспринявшая от отца практический склад ума, решила определиться в «телефонные барышни», как, в изумлении от происходящего, выразилась Глафира Ивановна. В приказе же по ведомству новый статус Варвары определили так: «Женщина – почтово-телеграфный чиновник 6 разряда низшего оклада».

Законодатель той поры не предполагал, что дамы и барышни могут состоять на подобной государственной службе, но в Сибири, за недостатком хорошо образованных мужчин, делали исключение для выпускниц гимназий и дворянских институтов. Правда, выше четвёртого разряда их, как правило, не пускали, но оклады нередко давали высшие, поощряя за дельность и трезвый образ жизни.

Чиновницы  из почтово-телеграфного ведомства вполне обеспечивали себя, каждый год получали оплачиваемый двухмесячный отпуск (большая роскошь для той поры). Они и держались совсем не так, как их маменьки, получавшие от мужей на хозяйство строго определённые суммы. Глафира Ивановна Сементовская, не умея свести концы с концами, закладывала домашние вещи, а Григорий Петрович, узнав об этом, решил, что в покупках не было надобности – и публично, через «Иркутские губернские ведомости», отказался платить... Варенька в ту пору была уже институткой и об этой некрасивой истории узнала не сразу; но она многое подмечала сама и нередко сравнивала маменькиных приятельниц с классными дамами и госпожой начальницей.

Трудно не оконфузиться...

Правда, и в их возвышенно-строгом воображении  выпускница дворянского института трудно «рифмовалась» с телеграфной чиновницей. Но время шло – и представления менялись вместе с переменами в жизни. Начальник Иркутского почтово-телеграфного округа Пономарёв любил повторять, что «всё служит техническому прогрессу, и даже война с Японией дала толчок телеграфному делу: от Иркутска  до  Омска теперь тянутся пять проводов, от Иркутска до Благовещенска – два (как и до Гонжулина, Харбина,  Петербурга). И везде передача идёт на аппаратах Уинстона,  каждый из которых способен пропускать свыше тысячи депеш в сутки.  Работа безупречная...».

«Телефонные барышни»

На слове «безупречная» начальник округа обычно запинался – вспоминал, как в январе 1905-го кончилась лента для аппаратов Уинстона:  Ангара ещё не встала, а большая шуга и туман мешали продвижению лодок и карбазов с левого, вокзального берега. Вагоны с товарами томились в железнодорожном тупике, в городе  не хватало сахара, муки, свечей, но газеты упорно писали о «безобразиях» на правительственном телеграфе.  О том, что вместо быстрой ленты Уинстона используют медленную ленту Морзе, с чем мириться уже совершенно нельзя.

В довершение конфуза в «Иркутских губернских ведомостях» появилась заметка «Шутки телеграфа»: «Командированный из Москвы военврач С.  третьего января сего, 1905 года получил от жены телеграмму, отправленную ещё 26 декабря. То обстоятельство, что телеграмма шла 8 дней, у нас в Иркутске никого не удивит, но странно то, что текст для краткости был выпущен, остались только два адреса – московский и иркутский. Военврач с нетерпением ждёт разъяснений».

Поводом для насмешек стала и история с провалившейся подпиской на миноносец «Телеграф». Деньги начали собирать сразу же с началом войны, и сумма вышла немалая, но всё-таки далеко не достаточная для постройки миноносца. В сущности, та же неудача постигла и местное общество приказчиков, но об этом все почему-то молчали.

Обыватели, по наблюдению Пономарёва, вообще с подозрительностью относились к людям, несущим технические новшества. Хотя именно телеграф помог нынешней весной избежать голода. А как ждали все ежедневные телеграммы с фронта, распространяемые во всех книжных и писчебумажных магазинах! Конечно, и они передавались  порой с искажениями, но, к примеру, за два последних месяца из Петербурга в Пекин и обратно телеграммы шли практически без ошибок. Впрочем, иркутянам лучше не говорить про Пекин – непременно съязвят, что послать сообщение  в столицу Китая проще, чем дозвониться в Глазково.

А до Глазково проще докричаться

Место для линии в Глазково было выбрано в 1901 году близ понтонного моста – главным образом потому, что там стояли уже телефонные столбы коммерсанта Белоголового.

Однако с началом осеннего ледохода их пришлось снять и на зиму поставить новые, на льду. Весной и эти столбы заменили. Лишь в 1904 году, с устройством постоянного воздушного кабеля, с Глазково установилась непрерывная телефонная связь.

Между тем телефону в Иркутске исполнилось уже сорок лет – впервые он появился здесь в мае 1864 года, связав между собою три полицейские части,  полицмейстера и городскую  управу. К началу 1888 года, то есть почти четверть века спустя, в Иркутске насчитывалось 16 телефонов: в доме генерал-губернатора и в его канцелярии, в квартире управляющего канцелярией,  в полицейском управлении и в квартире полицмейстера, в общественном губернском управлении и его частях, в губернском суде, канцелярии батальона, Государственном банке, в домах губернатора, городского головы, в тюремном замке и доме Сиверса. То есть все телефоны, кроме миллионера Сиверса, были служебными.

Соловьёв баснями хорошо кормит, да больно дорого берёт

Электротехник Соловьёв, отвечавший за иркутскую телефонную сеть, весьма старался её продвинуть и даже издал популярную брошюру с иллюстрациями и чертежами о передаче звуков с помощью электричества. Обыватели, приходя в магазин учебных пособий, охотно перелистывали «Телефон», иногда  покупали – но и только. А дело в том, что для большинства телефонная связь была слишком дорогим удовольствием: абонентская плата за две первые версты от центральной линии составляла 100 руб. в год, а за каждую последующую версту – ещё по 25 руб.  И, к примеру, коммерсанту Белоголовому  понадобилось более 4 тыс. руб., чтобы установить телефонное сообщение со своим заводом в Тельме.

В 1892 году разочарованный электротехник Соловьёв передал телефонную сеть в ведение телеграфного управления. И по иронии обстоятельств почти сразу же вслед за этим началась массовая телефонизация. На начало 1894 года в Иркутске насчитывалось 100 абонентов, а спустя год – уже 206;  в 1899-м – 400.

Тут, безусловно, сыграло роль и  снижение тарифов:  с января 1895 года распоряжением Министерства внутренних дел годовая плата для абонентов городских телефонных сетей снизилась со 100  до 75 руб., а дополнительные вёрсты, каждая из которых обходилась по 25 руб., упали в цене до 15 руб.

«Принять сии столбы в дар»

В 1882 году золотопромышленники сбросились на постройку телеграфа в сторону Якутска. И все собранные  70 тыс. руб. ушли на аппараты и провода, что же до столбов, то их бесплатно доставили живущие у Якутского тракта крестьяне. Владельцы приисков могли бы им и заплатить, но мужички просили «принять сии столбы в дар» – так они благоговели перед телеграфом и так нуждались в нём.  

В 1904 году ледовая переправа через Байкал проходила меж двух линий – телефонной и телеграфной, причём одна была протянута  для подстраховки другой. В самом деле, поломки на линии были часты в ту пору: обильный снег и сильный ветер рвали провода. В мае 1895 года Иркутск неделю оставался без телеграмм из Европейской России: циклон, разыгравшийся между Томском и Колыванью, разрушил линию на протяжении 40 верст. Но самые большие поломки случались в конце  зимы, когда горожане сбрасывали с крыш снег. Абоненты ругали рабочих, нанятых на уборку, но ещё больше ругали домовладельцев, угрожая и судом. Те смущённо оправдывались, а иногда ворчали, что «вот, затянули проводами весь город, а сказать-то друг другу и нечего». И в этом тоже была своя правда: обзаведясь телефонами, многие стали названивать безо всякой причины, лишь бы только «не платить понапрасну».

Любезность превратилась в повинность

В 1901 году в Иркутске началось поветрие: звонили в местную магнитную обсерваторию, спрашивая точное время и температуру воздуха. «Справки такого рода заставляют дежурных очень часто прерывать свои вычисления и другие работы. В отдельные дни приходится отвечать на 25 запросов в течение часа, – возмущались «Иркутские губернские ведомости». – Тем более что звонят не только днём, но даже и ночным дежурным. Оказываемая лабораторией любезность превратилась в тяжёлую повинность».

Через газету магнитная обсерватория предложила горожанам ограничиться телефонными справками по понедельникам, но сейчас же пошли новые звонки:

– Это правда, что вы уточняете температуру только по понедельникам? Тогда скажите точное время!

«Не мешало бы городу подумать о приобретении хороших башенных часов, но, вероятно, этого мы не скоро дождёмся», – отмечали «Иркутские губернские ведомости». И как в воду глядели.

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отделов редкой книги, историко-культурного наследия и библиографии областной библиотеки имени И.И. Молчанова-Сибирского.

ВСП: 28 ноября 2009

5 декабря 1905 года на вокзале висело объявление от 2 декабря, написанное на полулисте бумаги синим карандашом: «Сим объявляется публике и пассажирам, что на Россию отправятся 3-й и 11-й поезда. Начальник станции Иркутск». Было совершенно неясно, ушли эти поезда или только собираются уходить. Дальше...

7 ноября 1905 года тёплая погода привлекла на каток Детской площадки многочисленную публику. Кроме учащихся было немало взрослых. Дальше...

Вечером 17 октября 1905 года четверо неизвестных останавливали проходящих по Амурской (Ленина, авт.) и решительно требовали сдавать прокламации. Удивлённые иркутяне растерянно отвечали, что не несут запрещённой литературы – и для пущей убедительности открывали портфели, сумки, выворачивали карманы. Дальше...

День 26 сентября 1905 года показался графине Кутайсовой, супруге генерал-губернатора, самым долгим за два года пребывания в Иркутске. Дамы её кружка, обещавшие съехаться в 10 утра, собрались лишь к одиннадцати, и с первых же фраз разговор пошёл не по тому руслу. Ольга Васильевна хотела представить свои планы помощи инвалидам, возвращающимся с войны, но дамы с порога начали возмущаться закрытием, «ввиду вредного направления», Иркутского педагогического общества. Хотя им положительно было известно, что граф Кутайсов касательства к этому не имел. Дальше...

19 сентября 1905 года пришло сообщение об отправке пяти петербургских врачей и десяти фельдшеров в личное распоряжение иркутского генерал-губернатора Кутайсова. Ему же срочно ассигновались 5 тыс. руб. на экстренные расходы. Получив телеграмму, граф Кутайсов немедленно возбудил ходатайство о выделении 20 тыс. руб. дополнительно. И это решительно никого не удивило, ведь сентябрьские телеграфные ленты несли очень тревожные вести о чуме на восточно-китайской железной дороге, в том числе на последнем разъезде за станцией Маньчжурия. Нужно было «взять серьёзные меры в видах предупреждения эпидемии в Забайкальской области, Иркутской и Енисейской губерниях». Дальше...

Вот представьте себе. Стоит Дом. Уже больше ста лет. Мимо него когда-то проезжали подводы – с цоканьем копыт по деревянной мостовой. Потом появилось чудо – первый трамвай. Потом все больше автомобилей. Дом постепенно и неумолимо врастал своими окнами в землю – так старики к концу жизни становятся ниже ростом: тянет к земле. Так же и Дом – мостовая все выше, асфальт все толще... И суетливые прохожие уже ничего не видят в нем, кроме потенциального хлама, которому не место в современном городе. А дом-старик знает: где-то по земле ходят его потомки, для которых он память, авторитет и связь с предками. О таких домах и людях наш рассказ. Дальше...

14 марта 1904 года в Иркутске по дороге на фронт сделала остановку большая группа корреспондентов из обеих столиц. От «Биржевых ведомостей» ехал г-н Эристов, от «Новостей» – г-н Соломон, от «Новостей дня» – художник Верещагин. «Новое время» и «Русское слово» представляли по три военных корреспондента, среди которых была и женщина – госпожа Пуарэ. Писатель Амфитеатров командировался сразу от двух изданий, «Нива» и «Русь»; первое наняло его за тысячу рублей в месяц, второе – за три тысячи. Во столько же обошёлся «Новому времени» и известный журналист Кравченко. Дальше...

8 февраля 1904 года в канцелярию иркутского губернатора поступила телеграмма, что иркутский военный генерал-губернатор, сенатор, генерал от инфантерии граф Кутайсов возвращается из Санкт-Петербурга.
Сообщались номер поезда, дата, но при этом чётко оговаривалось, «чтобы в Иркутске никто не встречал. Если нужно по делам, то с дороги будет телеграфировано, когда его сиятельство будет принимать». Пробежав телеграмму, иркутский губернатор Моллериус чуть приметно вздохнул и заперся в кабинете – собраться с мыслями. Дальше...

Ежегодный польский бал в 1904-м пришёлся на 31 января. Шёл пятый день русско-японской войны, однако быть балу или не быть – не обсуждалось Дальше...

Субботним вечером 24 января 1904 года иркутский инженерный бомонд съехался в музей Восточно-Сибирского отдела Русского географического общества на доклад А.Л. Львова о влиянии мёрзлого грунта на строительство зданий в Иркутске. И хотя чтение было «покрыто аплодисментами» (свидетельство «Иркутских губернских ведомостей»), далеко не все разделили выводы г-на Львова; напротив, разгорелась дискуссия, продолжавшаяся до одиннадцати часов. Кончилось тем, что образовали комиссию для углубления в суть вопроса, и самый активный из оппонентов докладчика, Феликс Иосифович Казимировский, предложил уже в ближайшую пятницу встретиться у него на квартире. Но вовремя вспомнил, что именно пятница, 30 января, занята совершенно и бесповоротно – в этот день Ксении Константиновне Казимировской, супруге Феликса Иосифовича, исполнялось тридцать лет. Дальше...

Вы кажетесь себе продвинутым. У вас есть смартфон, аська и Живой журнал? Не смешите небеса. Ваши мысли не оригинальнее владельца латунного самовара и саврасого мерина, жившего 150 лет назад. Идея была проста: взять подшивку газет «Иркутские губернские ведомости» полуторавековой давности и сравнить с тем, что пишут в иркутских блогах сегодня. Оказалось очень любопытно – за это время в головах иркутян мало что поменялось Дальше...

Речь не о мистике идёт! Просто каждому приличному городу действительно нужно, чтобы под скорлупой его асфальтированных улиц и парковых зон, под экстерьером жилых домов и пустырей скрывался таинственный мир городского подземелья. Скрытый от взора профанов мир запутанных подземных коммуникаций. Мир, о котором можно было бы слагать легенды и куда можно было бы, скажем так, стремиться попасть. Дальше...

Во многих семьях складываются свои традиции встречи Нового года. У одних это спектакль, подготовленный детьми, у других — особенный мамин пирог, у третьих — обязательная встреча всех родственников за праздничным столом. А как встречали Новый год в прошлом веке в Сибири? Сегодня в нашей энциклопедии — рассказы иркутян о том, как это происходило в послевоенные годы. Дальше...

1 ноября 1901 года в 3-ю полицейскую часть пришли двое мальчишек в лохмотьях и заявили, что им нечего есть. Этот эпизод немедленно стал достоянием газетной хроники, и не потому, что мальчишки в лохмотьях были в ту пору в диковинку, – удивило обращение в полицию: куда чаще дети иркутских улиц промышляли попрошайничеством и воровством. Вот и в тот самый день, 1 ноября, когда полицейские делились с нежданными «гостями» обедом, в лавке напротив Пестерёвской* поймали шайку малолетних воришек. А в конце ноября во 2-ю полицейскую часть был доставлен девятилетний парнишка, избегавший решительно всю Сибирь и везде находивший крышу и пропитание. Мать, не знавшая, что с ним делать, привела сына к приставу – «для вразумления». На вопрос, зачем он всё бегает и ворует, путешественник с совершенной серьёзностью отвечал: «Тянет, не могу усидеть!». Кончилось тем, что его определили в Иркутскую земледельческую колонию – так официально называлась исправительная колония для малолетних преступников. Дальше...

В подвале жилого дома на улице Волжской поймана рысь. Дальше...

27 октября 1904 года «Иркутские губернские ведомости» вынужденно объяснялись с читателями: «По поводу циркулирующих в городе упорных слухов, что мы, не желая волновать общественное мнение, не печатаем известий об убийствах, грабежах и кражах, считаем необходимым сказать, что сообщаем обо всех фактах, зарегистрированных полицией». Дальше...

12 августа 1904 года министр путей сообщения князь Хилков, осматривая депо в порту Байкал, обнаружил самодвижущийся механический экипаж, не похожий ни на один из известных ему образцов. Разработал его некто К-н, инженер-механик Байкальской переправы. А техник этой же переправы Б-в придумал новое рельсовое скрепление, позволявшее увеличивать скорость и при этом сокращать расходы на топливо. Министр был весьма и весьма впечатлён и распорядился отвезти чертежи в Петербург Дальше...

Одним из новых явлений наступившего века стало резкое увеличение крестьянской доли в населении Иркутска. Традиционно основным городским сословием были мещане, но к 1904 году крестьяне вплотную приблизились к ним, составив почти треть населения и в 4,3 раза превысив число цеховых, в семь раз – купцов и почётных граждан, в 7,5 раза – чиновников и дворян и более чем в восемь раз – число военных. Дальше...

1898 год в Иркутске завершался на цирковой манер: в декабре заезжий гастролёр приглашал посмотреть панораму, затем демонстрировал нумизматическую коллекцию, под занавес же предложил посмотреть дрессированных крыс. Две из них, по общему признанию, «выказывали неподдельное дарование», и о них говорили едва ли не с умилением. Но всё меркло перед главным событием года — прибытием в Иркутск первого поезда. Дальше...

Карл Карлович фон Нейман, один из блестящих выпускников Дерптского университета пятидесятых годов девятнадцатого столетия, определён был на службу в Пулковскую обсерваторию. А оттуда направлен дальше, на восток — между прочим, с большим повышением в должности. И всё бы тут хорошо, да только в Риге у молодого учёного оставалась невеста Дальше...

27 июля 1904 года двое молодых людей, фланирующих по Большой, заметили трёх китайцев и, быстро переглянувшись, побежали следом и почти догнали уже, когда иностранцы бросились врассыпную. Один оказался менее расторопным и был схвачен за косу. И несдобровать бы ему, если б на шум не подоспел полицейский. Дальше...

16 июля 1904 года в редакцию «Иркутских губернских ведомостей» вошёл антрепренёр городского театра г-н Вольский – с таким победоносным видом, что нельзя было не догадаться: оперная труппа на предстоящий сезон сформирована! Ближайший номер газеты был готов, но держать такую новость было решительно невозможно, и редактор, г-н Виноградов, распорядился снять два текста из «Хроники» и лично проводил антрепренёра к наборщику, на ходу расспрашивая о солистах. Дальше...

За 150 лет в истории сибирской фотографии накопилось столько тайн и загадок, противоречий и коллизий, что настала пора о них рассказать. Рудольф Георгиевич Берестенёв, старший преподаватель кафедры телевидения, радиовещания и истории журналистики ИГУ подготовил к изданию книгу, в которой приоткрывает завесу над некоторыми событиями такого далёкого и такого недавнего прошлого. Дальше...

6 марта 1897 г. в Ремесленную управу доставили посылку, довольно объёмную. Час был обеденный, и в приёмной случился только служащий Подгорбунский. Повертев деревянный ящик и так и этак, он оставил его на столе и сходил за членом управы Серебренниковым. Вместе они вскрыли посылку, и сейчас же раздался взрыв... Подгорбунский с Серебренниковым были серьёзно ранены. А полицейский пристав, прибыв на место, сразу сделал сердитое предположение: «Чую, кто-то из своих». Дальше...

В Прокопьев день – а выпадал он на первую половину июля – иркутяне по обыкновению отправлялись к устью Ушаковки, куда накануне ещё прибывали плоты со строевым лесом, на телегах и просто пешком добирались бабы и девки с берестяными туесами, наполненными голубикой и земляникой, – Прокопьевская ярмарка всем окрестным деревням давала случай подразжиться деньгами. Правда, лето иногда выдавалось холодным, ягоды не поспевали к Прокопьеву дню, но и тут умелые да радивые брали своё, предлагая горожанам птицу, холсты, грабли, вилы Дальше...

27 июля 1801 года в иркутских мясных рядах появился небывалый посетитель — медведь. Перепуганные торговцы немедля собрали товар, покупатели сбились в кучу и схватились за колья, а семинарист Сизов, шедший мимо, заскочил на прилавок, стал прыгать и медведя дразнить. Лесной гость лениво поглядывал на него, а потом резко развернулся, схватил и едва не задрал до смерти. Дальше...

На статью в «Копейке» о репрессированных связистах откликнулись многие читатели. Одна из них — иркутянка Тамара Михайловна Буракова. Позвонила и с дрожью в голосе рассказала: «Мы жили на улице Троицкой: три дома — несколько семей связистов. Жили душа в душу, как родня. Я была ребенком, но очень хорошо помню, как в 1937 году осиротели наши соседи — всех мужчин репрессировали, объявив врагами народа. Моему отцу каким-то чудом удалось избежать этой участи. Скорее всего, потому что он сильно болел. А в 1939 году умер от туберкулеза... Приезжайте обязательно, ведь, кроме меня, о событиях тех лет больше никто не расскажет — очень многих давно уже нет в живых». Дальше...

Григорий Гольдберг восстанавливает историю семьи по папкам с грифом «секретно» Дальше...

Одна из легенд, связанных с Второвским особняком, многим больше знакомым как Иркутский Дворец пионеров, повествует о хозяйке, не выходившей к гостям во время балов и приёмов, а лишь наблюдавшей за ними сквозь решётку потайной комнаты Дальше...

Определённо, это был удивительный день — 17 февраля 1892 года. В одиннадцать утра в полынью у собора бросилась жена священника Ионина — но именно в эту минуту у собора случились рабочие парохода «Сперанский» и cпасли утопленницу. Дальше...

Поместье графа состояло из четырех домов. В одном после смерти графа проживала его сестра Мария с мужем Николаем, а в другом жил бандит Константин Петров, заведовавший складом оружия, принадлежавшего банде Кочкина. Склад помещался под землей, но не на самой территории поместья, а рядом с забором на территории соседей. Место это было выбрано Кочкиным специально для того, чтобы в случае непредвиденного обыска Косте не предъявлялись претензии, что, мол, на его территории склад. Пулеметов, винтовок, наганов и прочего оружия, складированного в схроне, было достаточно, чтобы вооружить целый взвод бандитов, как говорится до зубов. Дальше...

Он выплывает из-за поворота, будто сказочный средневековый корабль. Особенно хорош он зимой, когда деревья не закрывают его, а лишь чуть прорисовываются на фоне тёмно-красных стен. Домовладения Файнберга проступают сквозь иркутские летописи по мере того, как в них происходит что-то значительное или просто случается происшествие: скажем, 27 июля 1883 года шаровая молния влетела в отворённое окно дома Файнберга на Медведниковской, прошла через зал, спальню и вылетела в другое окно, отбив штукатурку и дверные части окна. Дальше...

Иркутск впервые появляется на карте Сибири стольника Петра Ивановича Годунова, которая была составлена по повелению царя Алексея в 1667 году. На карте есть реки Енисей, Ангара с Окой и озеро Байкал, а Иркутск обозначен ещё как зимовье. Дальше...

Бежит, спешит к Ангаре невеликая речушка Ушаковка... Спешат мимо неё иркутяне, не обращая внимания на городскую речку, ничем не славную. Ничем? Как бы не так! Начать с того, что называлась она испокон веку Ида, а нынешнее название — это запечатлённая в топониме память о событиях, произошедших уже более трёхсот лет тому назад. Дальше...

Иркутские истории — это не только припорошенные благородной архивной пылью предания старины. У каждого из нас, иркутян, есть своя история, запечатленная в потаённом уголке нашей памяти. Не отказываясь от наших еженедельных путешествий по страницам былого, сегодня мы обращаемся к нашим читателям с просьбой: поделитесь своими историями с нами! Какая улица запала вам в душу, что тронуло сердце? Какое событие оставило след в вашей памяти? Мы призываем вас, дорогие читатели, вместе с нами написать историю современного Иркутска в рассказах горожан… Дальше...

Именитых гостей в Иркутске конца девятнадцатого столетия непременно водили в «Мавританский замок» — Восточно-Сибирское отделение Императорского Русского географического общества. Дальше...

Заранее оповещённые горожане с утра заняли тротуары на Арсенальской (ныне Дзержинского), до самого поворота на Ланинскую (Декабрьских Событий). Всего в этот день, 20 августа 1873 года, собралось до 700 человек. Особенно выделялись снующие тут и там ребятишки и нарядные дамы. Впрочем, последние, потеряв терпение, пересаживались на экипажи и разъезжали из конца в конец улицы. Наконец послышалось: «Едут, едут!», «Везут, везут!» – и толпа тотчас же наклонилась, всматриваясь и вслушиваясь. Сначала донёсся шум, а потом в отдаленье показалась сама медведка Дальше...