За 150 лет в истории сибирской фотографии накопилось столько тайн и загадок, противоречий и коллизий, что настала пора о них рассказать. Рудольф Георгиевич Берестенёв, старший преподаватель кафедры телевидения, радиовещания и истории журналистики ИГУ подготовил к изданию книгу, в которой приоткрывает завесу над некоторыми событиями такого далёкого и такого недавнего прошлого.

Большая часть фотографий, собранных в этой раритетной книге, раньше нигде не публиковалась.

* Летом 1845 года в Иркутск приехал француз, отставной инженер-поручик, фотограф Александр Давиньон со своими громоздкими камерами-обскурами. Он посетил места, где жили на поселении, отбыв каторгу, декабристы, осужденные за участие в восстании 1825 года. Память о событии на Сенатской площади была еще свежа.

А. Давиньон сделал дагерротипы со многих жителей города, в том числе с декабристов С. П. Трубецкого, С. Г. Волконского, братьев Поджио, П. А. Муханова и членов их семейств. Шеф жандармов граф А. Ф. Орлов, узнав из писем о работе художника, допросил Александра Давиньона в Санкт-Петербурге и приказал изъять у поселенцев и родственников все портреты декабристов. В Сибирь полетели приказы. В одном из них было сказано, что сосланные декабристы не только пересылали свои портреты родственникам, но, более того, некоторые из них завели «собственные дагерротипы», сами друг с друга снимают портреты.

Действительно, среди декабристов был велик интерес к совсем недавно дошедшему до них изобретению. Об этом мы можем судить из их писем. Так, еще в 1843 году декабрист А. П. Юшневский писал брату: «Ты обещал показать опыты светописи. Вероятно, прочитал уже где-нибудь известия о новых опытах над действием света профессора Мезера, cделанные в присутствии Гумбольта и Энка. Подлинно дойдут скоро до того, что откроют средство удерживать изображение предмета, видимого в зеркале». Известно также, что Николай Бестужев и другие декабристы увлекались фотографией, хотя их опыты и не дошли до нас.

Орлов писал, что Государь Император высочайше повелел воспретить поселенцам из государственных и политических преступников на будущее время снимать с себя портреты и отправлять оные к родственникам или к кому бы то ни было. Одновременно в приказе требовалось, чтобы местное начальство конфисковало у поселенцев из декабристов все их портреты, а также и «принадлежности дагерротипов, доставив означенные портреты в Третье отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии».

К тому времени многие из декабристов, сосланных в Сибирь, уже находились на государственной службе, занимая те или иные посты, и пользовались определенными привилегиями. Тем не менее, на вопрос генерал-губернатора Западной Сибири князя П. Д. Горчакова, должно ли «помянутое высочайшее повеление» относиться и к данной категории поселенцев, шеф жандармов недвусмысленно ответил, что «было бы лучше, если бы и состоящие на службе в Сибири из государственных и политических преступников не снимали с себя портреты и не пересылали оных к своим родственникам для собственной их же пользы, дабы портретами своими они не обращали на себя неуместное внимание».

Когда велась эта переписка, Давиньон уже вернулся в Москву, где и был арестован. В своих показаниях он всячески пытался приуменьшить количество портретов, но есть все основания считать, что сделано их было достаточно много.

С Александра Давиньона было взято обязательство: «1845 года, декабря, 31 дня, я, нижеподписавшийся, даю сию подписку в том, что не имею у себя ни одного портрета, снятого мною в Сибири посредством дагерротипа, с некоторых государственных преступников, кроме подобного портрета с преступника Панова, который и представлен мною в Третье отделение, и если буду путешествовать, то обязуюсь, под строгою по законам ответственностью, не снимать портретов с упомянутых преступников. Уволенный от службы инженер-поручик А. Давиньон».

Иркутские чиновники еще долго собирали портреты, сделанные Давиньоном, или расписки, подобные этой: «1846 года января …дня, в присутствии Ялуторовского полицейского управления, мы, нижеподписавшиеся, проживающие в городе Ялуторовске, находящиеся под надзором полиции государственные и политические преступники, выслушав предписание господина, состоящего в должности Тобольского гражданского губернатора, от 8-го настоящего месяца за ! 18, дали эту подписку в том, что обязуемся не иметь у себя дагерротипов и что в настоящее время таковых у себя не имеем.

В том подписуемся:

Иван Пущин

Евгений Оболенский

Иван Якушин

Василий Тезенгаузен

Матвей Муравьев-Апостол»

Наученные скандальной историей с A. Давиньоном местные чиновники с неохотой откликались на желание художников открывать новые фотозаведения: они требовали оформленного разрешения на открытие фотографий у самого генерал-губернатора. Для этой цели в Иркутске был назначен чиновник особых поручений, надзиравший за фотосалонами, типографиями, литографиями. На нарушителей установленного порядка заводились дела, а их заведения закрывались.

Долгие годы считалось, что дагерротипы Давиньона были уничтожены царской администрацией. Однако в 90-х годах уже ХХ века в редких фондах Пушкинского дома в Санкт-Петербурге, в Историческом музее Москвы и Эрмитаже были обнаружены Давиньоновские фотографии декабристов и их семей, выполненные на серебряных пластинках. Дагерротипы сохранились. И. Поджио сфотографировался дважды, чтобы отправить снимки дочерям. На обороте одного из портретов поставлена подпись: «Дорогая Сонечка, вот черты твоего отца после 20 лет изгнания, в возрасте 53 лет. 15 июня 1845 г.».

* В среде иркутских фотографов большая часть была из ссыльных поселенцев. К примеру, таковыми являлись поляк Петр Адамович Милевский и провизор аптеки Валериан Андреевич Динесс. Вероятно, потому и не соглашались они сотрудничать с жандармскими службами. В апреле 1880 года на имя управляющего Иркутской губернией поступила записка: «Из донесения на благоусмотрение Вашего превосходительства при сем имею предоставить письмо фотографа Динесса об отказе в снятии с преступников в его фотографии карточек». Не прошло и месяца, как В. А. Динесс отправил на имя иркутского полицмейстера письмо, в котором сообщил о закрытии фотосалона на ремонт и о том, что у него отсутствует возможность принимать заказы на фотографию государственных преступников.

В циркулярах администрации предлагались рекомендации: «…применение фотографии даст возможность, снабдив фотоаппаратами филеров и членов полиции, добыть наилучшие доказательства как для розыска и следствия, так и для суда виновности подлежащих лиц в учинении преступных деяний, например, разбрасывание в толпе прокламаций, произнесение речей, несение флагов и т. д.».

Однако фотоснимки, полученные подобным образом, не всегда приносили желаемый результат. К примеру, в феврале 1862 года через Иркутск в Акатуй направлялся в кандалах революционный демократ поэт М. Л. Михайлов. Об этом событии было сообщение в Иркутской летописи: «С московского тракта каторжника доставили в резиденцию генерал-губернатора М. С. Корсакова. Когда экипаж с арестантом следовал по Большой улице, стоявшие по обеим сторонам жители города бросали поэту букеты и венки цветов. Фотографии М. Л. Михайлова, заключенного в кандалы, ходили по рукам, покупались за большие деньги».

* 10 июля 1871 года на Усольскую каторгу Иркутской губернии привезли вождя революционных демократов Николая Чернышевского. Появление в Сибири вольнoдумца-революционера вдохновило молодых узников. Они объединились в тайную организацию, надеясь на поддержку всех политических ссыльных Восточной Сибири.

Новоиспеченные повстанцы начали готовить революционное восстание с целью захвата Иркутска и создания Сибирской республики во главе с вождем Н. Г. Чернышевским. Но начавшийся 24 июля бунт на Кругобайкальском тракте в Култуке был жестоко подавлен.

Однако мятежные планы продолжали жить. Вот строки из летописи: «5 января 1871 года в Иркутск приехал находящийся на нелегальном положении Герман Александрович Лопатин с планом освобождения Николая Гавриловича Чернышевского. Остановился в гостинице «Амур», а затем перешел в дом чиновника Чурина. Был узнан на улице, арестован жандармами и заключен в одиночную камеру при Иркутском жандармском управлении». Но и отсюда Лопатин совершает побег. Однако вскоре его задерживают на Ланинской улице и водворяют в карцер тюремного замка.

Через полгода, 18 декабря 1871 года, арестанта Н. Г. Чернышевского привезли в Иркутск. Начальник жандармского управления лично отвечал за сохранность опасного преступника, потому поселил опального революционера у себя на квартире и через два дня отправил его в Вилюйск.

Только 29 декабря этого года Г. А. Лопатина освобождают из тюрьмы до суда, при условии «не выезжать из города без разрешения полиции, не отлучаться из квартиры в ночное время и не допускать у себя никаких сборищ». Согласие исполнять предписания жандармов только усыпили бдительность властей. 10 июня 1873 года он третий раз совершает побег, теперь уже из помещения Иркутского верховного суда, который располагался на Тихвинской площади. Авторитет Лопатина в Сибири настолько был велик, что арестанту помогали даже те, кто рисковал потерять престижную работу. На первых порах его укрыл в своем доме полицмейстер Черепанов, а затем ему предоставил убежище известный в Иркутске фотограф, политический ссыльный Петр Милевский, проживающий на Зверевской улице. Скрываясь месяц в темной комнате фотолаборатории под видом ретушера, беглец покинул город.

В те годы знаменитые фотомастера П. А. Милевский и его товарищ Г. М. Богданович по настоянию жандармского управления занимались, параллельно со своей непосредственной работой, судебной фотографией. Потому, вероятно, и не догадались карательные органы искать Лопатина в фотографических заведениях.

* В начале ХХ века жена иркутского фотографа С. И. Назьмова Прасковья Ивановна Пронина открыла на Преображенской улице собственную фотографию для мужа. Некоторое время в этом фотозаведении скрывался от жандармов анархист Нестор Каландаришвили под видом ретушера. Позже, зимой 1919-го, в дом Назьмовых тайно привозили с обмороженными ногами скрывавшегося от колчаковской контрразведки партизанского командира, того же Нестора Каландаришвили. Жена фотографа Назьмова выхаживала больного, не прибегая к помощи городских врачей.

* О фотографе Владимире Павловиче Абламском я прочел в районной газете. Говорилось: «…будучи узником «Озерлага», он самодельным фотоаппаратом снимал в «3оне». Его фотографии явились основой для издания во Франции книги о ГУЛАГе…»

Его отец, Павел Николаевич Абламский, был военным фельдшером при Иркутском госпитале до 1918 года, имел в городе собственную фотографию. В 1922 году семья Абламских эмигрировала в Харбин.

К тому времени, когда родители бежали от большевиков в Манчжурию, Владимиру было 13 лет. Он и подумать не мог, что и родители, и он сам будут отнесены в России к категории «врагов народа».

Летом 1954 года Красная Армия вошла в Харбин. Советская контрразведка начала аресты эмигрантов из России. Был взят и осужден на 20 лет и фотожурналист Владимир Абламский. После 11 лет заключения пришла свобода. Практически ослепший, плохо разбирал он строчки на клочке бумаги, врученной в конторе лагеря: «Дело по обвинению Абламского Владимира Павловича, 1911 г.р., ур. г. Киева, до ареста 12 сентября 1945 г. проживающего в Харбине, пересмотрено, и по решению Комиссии Президиума Верховного Совета СССР из мест заключения освобожден 25 августа 1956 г. как необоснованно осужденный по политическим мотивам.

По данному делу Абламский В. П. реабилитирован полностью».

В те годы местная газета писала: «Путь сценариста Мишеля Доэрона прошел по маршруту Тайшет – Братск – Вихоревка. Парижанин встречался с бывшими узниками Озерлага и другими людьми, которые могли рассказать об истинных строителях железной дороги Тайшет – Лена. Главным героем фильма станет бывший узник Озерлага, житель Вихоревки Владимир Павлович Абламский, в прошлом студент Гентского университета… Кассета с видеофильмом «Сибирь. Съемки против света» - час повествования о суровой судьбе этого мужественного человека и его друзей. Высокая драматургия, вдумчивая операторская работа мастерски раскрыли образ фотографа Владимира Павловича Абламского».

Последние снимки сделал Владимир Павлович незадолго до кончины, запечатлел знаменательное событие: встречу пассажирского поезда с бывшим узником ГУЛАГа, знаменитым писателем Александром Исаевичем Солженицыным, возвращающимся из-за границы.

* Интересна судьба и сибирского фотожурналиста Михаила Михайловича Минеева. Лучшие фотографии М. Минеева, удостоенные дипломов и грамот, экспонировались на престижных международных выставках в Будапеште, Джакарте, Праге, Белграде, Калькутте, Лиссабоне, Лондоне. Его работы опубликованы в сборнике «Советские мастера фотографии», вышедшем в Германии в 1956 году, в Лондонском ежегоднике «Лучшие фотографии мира», в «Чехословацком ревю» за 1962 год.

Однажды на международной фотографической выставке, где участвовал М. Минеев, побывал посол США Гарриман. Дипломат задержался у оригинальной фотоработы «Коза на рельсах», попросил организаторов выставки пригласить автора. Познакомившись с Минеевым, высказал свое восхищение полотном и уговорил подарить снимок президенту Америки.

– В рабочем кабинете Джона Кеннеди красовалась моя русская козочка, – шутил Михаил Михайлович. – От имени Президента Соединенных Штатов одарили меня авторучкой с золотым пером «Паркер» и безопасной бритвой, которую храню как дорогую реликвию.
просмотров: 878

Форум

Другие статьи

5 декабря 1905 года на вокзале висело объявление от 2 декабря, написанное на полулисте бумаги синим карандашом: «Сим объявляется публике и пассажирам, что на Россию отправятся 3-й и 11-й поезда. Начальник станции Иркутск». Было совершенно неясно, ушли эти поезда или только собираются уходить. Дальше...

Утро 28 ноября 1905 года выдалось очень тихим. У Сементовских поднялись, по обыкновению, рано, но спешить было некуда: почтово-телеграфная забастовка продолжалась, и трое взрослых членов семьи оставались без работы. Дальше...

7 ноября 1905 года тёплая погода привлекла на каток Детской площадки многочисленную публику. Кроме учащихся было немало взрослых. Дальше...

Вечером 17 октября 1905 года четверо неизвестных останавливали проходящих по Амурской (Ленина, авт.) и решительно требовали сдавать прокламации. Удивлённые иркутяне растерянно отвечали, что не несут запрещённой литературы – и для пущей убедительности открывали портфели, сумки, выворачивали карманы. Дальше...

День 26 сентября 1905 года показался графине Кутайсовой, супруге генерал-губернатора, самым долгим за два года пребывания в Иркутске. Дамы её кружка, обещавшие съехаться в 10 утра, собрались лишь к одиннадцати, и с первых же фраз разговор пошёл не по тому руслу. Ольга Васильевна хотела представить свои планы помощи инвалидам, возвращающимся с войны, но дамы с порога начали возмущаться закрытием, «ввиду вредного направления», Иркутского педагогического общества. Хотя им положительно было известно, что граф Кутайсов касательства к этому не имел. Дальше...

19 сентября 1905 года пришло сообщение об отправке пяти петербургских врачей и десяти фельдшеров в личное распоряжение иркутского генерал-губернатора Кутайсова. Ему же срочно ассигновались 5 тыс. руб. на экстренные расходы. Получив телеграмму, граф Кутайсов немедленно возбудил ходатайство о выделении 20 тыс. руб. дополнительно. И это решительно никого не удивило, ведь сентябрьские телеграфные ленты несли очень тревожные вести о чуме на восточно-китайской железной дороге, в том числе на последнем разъезде за станцией Маньчжурия. Нужно было «взять серьёзные меры в видах предупреждения эпидемии в Забайкальской области, Иркутской и Енисейской губерниях». Дальше...

Вот представьте себе. Стоит Дом. Уже больше ста лет. Мимо него когда-то проезжали подводы – с цоканьем копыт по деревянной мостовой. Потом появилось чудо – первый трамвай. Потом все больше автомобилей. Дом постепенно и неумолимо врастал своими окнами в землю – так старики к концу жизни становятся ниже ростом: тянет к земле. Так же и Дом – мостовая все выше, асфальт все толще... И суетливые прохожие уже ничего не видят в нем, кроме потенциального хлама, которому не место в современном городе. А дом-старик знает: где-то по земле ходят его потомки, для которых он память, авторитет и связь с предками. О таких домах и людях наш рассказ. Дальше...

14 марта 1904 года в Иркутске по дороге на фронт сделала остановку большая группа корреспондентов из обеих столиц. От «Биржевых ведомостей» ехал г-н Эристов, от «Новостей» – г-н Соломон, от «Новостей дня» – художник Верещагин. «Новое время» и «Русское слово» представляли по три военных корреспондента, среди которых была и женщина – госпожа Пуарэ. Писатель Амфитеатров командировался сразу от двух изданий, «Нива» и «Русь»; первое наняло его за тысячу рублей в месяц, второе – за три тысячи. Во столько же обошёлся «Новому времени» и известный журналист Кравченко. Дальше...

8 февраля 1904 года в канцелярию иркутского губернатора поступила телеграмма, что иркутский военный генерал-губернатор, сенатор, генерал от инфантерии граф Кутайсов возвращается из Санкт-Петербурга.
Сообщались номер поезда, дата, но при этом чётко оговаривалось, «чтобы в Иркутске никто не встречал. Если нужно по делам, то с дороги будет телеграфировано, когда его сиятельство будет принимать». Пробежав телеграмму, иркутский губернатор Моллериус чуть приметно вздохнул и заперся в кабинете – собраться с мыслями. Дальше...

Ежегодный польский бал в 1904-м пришёлся на 31 января. Шёл пятый день русско-японской войны, однако быть балу или не быть – не обсуждалось Дальше...

Субботним вечером 24 января 1904 года иркутский инженерный бомонд съехался в музей Восточно-Сибирского отдела Русского географического общества на доклад А.Л. Львова о влиянии мёрзлого грунта на строительство зданий в Иркутске. И хотя чтение было «покрыто аплодисментами» (свидетельство «Иркутских губернских ведомостей»), далеко не все разделили выводы г-на Львова; напротив, разгорелась дискуссия, продолжавшаяся до одиннадцати часов. Кончилось тем, что образовали комиссию для углубления в суть вопроса, и самый активный из оппонентов докладчика, Феликс Иосифович Казимировский, предложил уже в ближайшую пятницу встретиться у него на квартире. Но вовремя вспомнил, что именно пятница, 30 января, занята совершенно и бесповоротно – в этот день Ксении Константиновне Казимировской, супруге Феликса Иосифовича, исполнялось тридцать лет. Дальше...

Вы кажетесь себе продвинутым. У вас есть смартфон, аська и Живой журнал? Не смешите небеса. Ваши мысли не оригинальнее владельца латунного самовара и саврасого мерина, жившего 150 лет назад. Идея была проста: взять подшивку газет «Иркутские губернские ведомости» полуторавековой давности и сравнить с тем, что пишут в иркутских блогах сегодня. Оказалось очень любопытно – за это время в головах иркутян мало что поменялось Дальше...

Речь не о мистике идёт! Просто каждому приличному городу действительно нужно, чтобы под скорлупой его асфальтированных улиц и парковых зон, под экстерьером жилых домов и пустырей скрывался таинственный мир городского подземелья. Скрытый от взора профанов мир запутанных подземных коммуникаций. Мир, о котором можно было бы слагать легенды и куда можно было бы, скажем так, стремиться попасть. Дальше...

Во многих семьях складываются свои традиции встречи Нового года. У одних это спектакль, подготовленный детьми, у других — особенный мамин пирог, у третьих — обязательная встреча всех родственников за праздничным столом. А как встречали Новый год в прошлом веке в Сибири? Сегодня в нашей энциклопедии — рассказы иркутян о том, как это происходило в послевоенные годы. Дальше...

1 ноября 1901 года в 3-ю полицейскую часть пришли двое мальчишек в лохмотьях и заявили, что им нечего есть. Этот эпизод немедленно стал достоянием газетной хроники, и не потому, что мальчишки в лохмотьях были в ту пору в диковинку, – удивило обращение в полицию: куда чаще дети иркутских улиц промышляли попрошайничеством и воровством. Вот и в тот самый день, 1 ноября, когда полицейские делились с нежданными «гостями» обедом, в лавке напротив Пестерёвской* поймали шайку малолетних воришек. А в конце ноября во 2-ю полицейскую часть был доставлен девятилетний парнишка, избегавший решительно всю Сибирь и везде находивший крышу и пропитание. Мать, не знавшая, что с ним делать, привела сына к приставу – «для вразумления». На вопрос, зачем он всё бегает и ворует, путешественник с совершенной серьёзностью отвечал: «Тянет, не могу усидеть!». Кончилось тем, что его определили в Иркутскую земледельческую колонию – так официально называлась исправительная колония для малолетних преступников. Дальше...

В подвале жилого дома на улице Волжской поймана рысь. Дальше...

27 октября 1904 года «Иркутские губернские ведомости» вынужденно объяснялись с читателями: «По поводу циркулирующих в городе упорных слухов, что мы, не желая волновать общественное мнение, не печатаем известий об убийствах, грабежах и кражах, считаем необходимым сказать, что сообщаем обо всех фактах, зарегистрированных полицией». Дальше...

12 августа 1904 года министр путей сообщения князь Хилков, осматривая депо в порту Байкал, обнаружил самодвижущийся механический экипаж, не похожий ни на один из известных ему образцов. Разработал его некто К-н, инженер-механик Байкальской переправы. А техник этой же переправы Б-в придумал новое рельсовое скрепление, позволявшее увеличивать скорость и при этом сокращать расходы на топливо. Министр был весьма и весьма впечатлён и распорядился отвезти чертежи в Петербург Дальше...

Одним из новых явлений наступившего века стало резкое увеличение крестьянской доли в населении Иркутска. Традиционно основным городским сословием были мещане, но к 1904 году крестьяне вплотную приблизились к ним, составив почти треть населения и в 4,3 раза превысив число цеховых, в семь раз – купцов и почётных граждан, в 7,5 раза – чиновников и дворян и более чем в восемь раз – число военных. Дальше...

1898 год в Иркутске завершался на цирковой манер: в декабре заезжий гастролёр приглашал посмотреть панораму, затем демонстрировал нумизматическую коллекцию, под занавес же предложил посмотреть дрессированных крыс. Две из них, по общему признанию, «выказывали неподдельное дарование», и о них говорили едва ли не с умилением. Но всё меркло перед главным событием года — прибытием в Иркутск первого поезда. Дальше...

Карл Карлович фон Нейман, один из блестящих выпускников Дерптского университета пятидесятых годов девятнадцатого столетия, определён был на службу в Пулковскую обсерваторию. А оттуда направлен дальше, на восток — между прочим, с большим повышением в должности. И всё бы тут хорошо, да только в Риге у молодого учёного оставалась невеста Дальше...

27 июля 1904 года двое молодых людей, фланирующих по Большой, заметили трёх китайцев и, быстро переглянувшись, побежали следом и почти догнали уже, когда иностранцы бросились врассыпную. Один оказался менее расторопным и был схвачен за косу. И несдобровать бы ему, если б на шум не подоспел полицейский. Дальше...

16 июля 1904 года в редакцию «Иркутских губернских ведомостей» вошёл антрепренёр городского театра г-н Вольский – с таким победоносным видом, что нельзя было не догадаться: оперная труппа на предстоящий сезон сформирована! Ближайший номер газеты был готов, но держать такую новость было решительно невозможно, и редактор, г-н Виноградов, распорядился снять два текста из «Хроники» и лично проводил антрепренёра к наборщику, на ходу расспрашивая о солистах. Дальше...

6 марта 1897 г. в Ремесленную управу доставили посылку, довольно объёмную. Час был обеденный, и в приёмной случился только служащий Подгорбунский. Повертев деревянный ящик и так и этак, он оставил его на столе и сходил за членом управы Серебренниковым. Вместе они вскрыли посылку, и сейчас же раздался взрыв... Подгорбунский с Серебренниковым были серьёзно ранены. А полицейский пристав, прибыв на место, сразу сделал сердитое предположение: «Чую, кто-то из своих». Дальше...

В Прокопьев день – а выпадал он на первую половину июля – иркутяне по обыкновению отправлялись к устью Ушаковки, куда накануне ещё прибывали плоты со строевым лесом, на телегах и просто пешком добирались бабы и девки с берестяными туесами, наполненными голубикой и земляникой, – Прокопьевская ярмарка всем окрестным деревням давала случай подразжиться деньгами. Правда, лето иногда выдавалось холодным, ягоды не поспевали к Прокопьеву дню, но и тут умелые да радивые брали своё, предлагая горожанам птицу, холсты, грабли, вилы Дальше...

27 июля 1801 года в иркутских мясных рядах появился небывалый посетитель — медведь. Перепуганные торговцы немедля собрали товар, покупатели сбились в кучу и схватились за колья, а семинарист Сизов, шедший мимо, заскочил на прилавок, стал прыгать и медведя дразнить. Лесной гость лениво поглядывал на него, а потом резко развернулся, схватил и едва не задрал до смерти. Дальше...

На статью в «Копейке» о репрессированных связистах откликнулись многие читатели. Одна из них — иркутянка Тамара Михайловна Буракова. Позвонила и с дрожью в голосе рассказала: «Мы жили на улице Троицкой: три дома — несколько семей связистов. Жили душа в душу, как родня. Я была ребенком, но очень хорошо помню, как в 1937 году осиротели наши соседи — всех мужчин репрессировали, объявив врагами народа. Моему отцу каким-то чудом удалось избежать этой участи. Скорее всего, потому что он сильно болел. А в 1939 году умер от туберкулеза... Приезжайте обязательно, ведь, кроме меня, о событиях тех лет больше никто не расскажет — очень многих давно уже нет в живых». Дальше...

Григорий Гольдберг восстанавливает историю семьи по папкам с грифом «секретно» Дальше...

Одна из легенд, связанных с Второвским особняком, многим больше знакомым как Иркутский Дворец пионеров, повествует о хозяйке, не выходившей к гостям во время балов и приёмов, а лишь наблюдавшей за ними сквозь решётку потайной комнаты Дальше...

Определённо, это был удивительный день — 17 февраля 1892 года. В одиннадцать утра в полынью у собора бросилась жена священника Ионина — но именно в эту минуту у собора случились рабочие парохода «Сперанский» и cпасли утопленницу. Дальше...

Поместье графа состояло из четырех домов. В одном после смерти графа проживала его сестра Мария с мужем Николаем, а в другом жил бандит Константин Петров, заведовавший складом оружия, принадлежавшего банде Кочкина. Склад помещался под землей, но не на самой территории поместья, а рядом с забором на территории соседей. Место это было выбрано Кочкиным специально для того, чтобы в случае непредвиденного обыска Косте не предъявлялись претензии, что, мол, на его территории склад. Пулеметов, винтовок, наганов и прочего оружия, складированного в схроне, было достаточно, чтобы вооружить целый взвод бандитов, как говорится до зубов. Дальше...

Он выплывает из-за поворота, будто сказочный средневековый корабль. Особенно хорош он зимой, когда деревья не закрывают его, а лишь чуть прорисовываются на фоне тёмно-красных стен. Домовладения Файнберга проступают сквозь иркутские летописи по мере того, как в них происходит что-то значительное или просто случается происшествие: скажем, 27 июля 1883 года шаровая молния влетела в отворённое окно дома Файнберга на Медведниковской, прошла через зал, спальню и вылетела в другое окно, отбив штукатурку и дверные части окна. Дальше...

Иркутск впервые появляется на карте Сибири стольника Петра Ивановича Годунова, которая была составлена по повелению царя Алексея в 1667 году. На карте есть реки Енисей, Ангара с Окой и озеро Байкал, а Иркутск обозначен ещё как зимовье. Дальше...

Бежит, спешит к Ангаре невеликая речушка Ушаковка... Спешат мимо неё иркутяне, не обращая внимания на городскую речку, ничем не славную. Ничем? Как бы не так! Начать с того, что называлась она испокон веку Ида, а нынешнее название — это запечатлённая в топониме память о событиях, произошедших уже более трёхсот лет тому назад. Дальше...

Иркутские истории — это не только припорошенные благородной архивной пылью предания старины. У каждого из нас, иркутян, есть своя история, запечатленная в потаённом уголке нашей памяти. Не отказываясь от наших еженедельных путешествий по страницам былого, сегодня мы обращаемся к нашим читателям с просьбой: поделитесь своими историями с нами! Какая улица запала вам в душу, что тронуло сердце? Какое событие оставило след в вашей памяти? Мы призываем вас, дорогие читатели, вместе с нами написать историю современного Иркутска в рассказах горожан… Дальше...

Именитых гостей в Иркутске конца девятнадцатого столетия непременно водили в «Мавританский замок» — Восточно-Сибирское отделение Императорского Русского географического общества. Дальше...

Заранее оповещённые горожане с утра заняли тротуары на Арсенальской (ныне Дзержинского), до самого поворота на Ланинскую (Декабрьских Событий). Всего в этот день, 20 августа 1873 года, собралось до 700 человек. Особенно выделялись снующие тут и там ребятишки и нарядные дамы. Впрочем, последние, потеряв терпение, пересаживались на экипажи и разъезжали из конца в конец улицы. Наконец послышалось: «Едут, едут!», «Везут, везут!» – и толпа тотчас же наклонилась, всматриваясь и вслушиваясь. Сначала донёсся шум, а потом в отдаленье показалась сама медведка Дальше...