Ежегодный польский бал в 1904-м пришёлся на 31 января. Шёл пятый день русско-японской войны, однако быть балу или не быть – не обсуждалось.

Все польские балы в Иркутске имели статус благотворительных. А ещё они отличались роскошью и изяществом; всё – от сервировки стола до оформления залов – обставлялось на широкую ногу, но при этом всегда ощущалось что-то милое и почти семейное. Вот и в 1904 году в иркутском Общественном собрании были выстроены два уютных шатра, меж которыми прогуливались дамы в ослепительных туалетах и господа, обладавшие редким умением носить фрак с элегантной небрежностью.

Подготовка к детской военной манифестации заставила отказаться от Детского вечера в Общественном собрании.

Бальные деньги

Съезжаться начали, как обычно, в одиннадцатом часу, а в начале двенадцатого тушем и «Боже, царя храни!» встречали губернатора Моллериуса с супругой. Открыли бал, естественно, полонезом, за которым, по традиции, следовал вальс. Разъезжались уже в начале четвёртого, и на этот раз с грустью – знали, что кто-то отбывает на фронт, а кто-то – от фронта, на запад.

Бальную выручку поделили на две части, и одну, по обычаю, тотчас отослали для бедных католического прихода, другую же решено было передать генерал-губернатору на военные нужды. Для вручения денег отрядили предпринимателя Комаровского и жену инженера Казимировского – Ксению Константиновну.

Дети на площади

В канцелярии генерал-губернатора обсуждали телеграмму, полученную накануне вечером из Порт-Артура: «Жена моя, проездом в Россию, остановится в Иркутске. Прошу передать ей, что я, Власьев и Агафонов спаслись при взрыве «Енисея». Лейтенант Дрешер». Телеграмма адресовалась не в полицию, а, в нарушение иерархии, прямо начальнику края, его сиятельству графу Кутайсову. И за дерзостью этого обращения ощущалась иная уже, военная реалия, с простеньким делением на живых и мёртвых, спасшихся и неспасшихся, победителей и побеждённых.

Второго февраля около часа дня к кафедральному собору подошла детская колонна с национальными флагами и знамёнами. В то же самое время с другой стороны Тихвинской площади* появилась другая колонна. После молебна в кафедральном соборе дети снова встали в ряды и под звуки марша направились к зданию городской управы. Там все вместе пропели «Боже, царя храни!» и с криками «Ура!» отправились дальше, на Большую**. Флаги и знамёна рвались из рук – нынешняя зима в Иркутске была исключительно ветреной.

Дополнительные команды пожарных, распущенные на зиму, были возвращены и уже «открыли свои действия», как писали «Иркутские губернские ведомости». Но обыватели всё-таки боялись пожара. А в гостиной Ксении Константиновны инженеры и техники разбирали ветряной катаклизм, ища научного объяснения. Хозяйка же лишь покачивала головой, про себя повторяя: «Нет, это – ветер войны».

С голенищами от девяти вершков – пять рублей

С первых дней февраля в Иркутск начали прибывать войска и из железнодорожного расписания стали выпадать пассажирские поезда. К середине февраля в городе разместились семь тысяч человек – им отдали здания восьми начальных школ, учеников же отправили «на каникулы».

Казимировские съехали в крошечную квартирку из двух комнат, обедали на половине у хозяев, если возвращались достаточно рано. Такое, впрочем, случалось нечасто – Феликс Иосифович засиживался на службе, а Ксения Константиновна увлеклась организацией Иркутского Дамского комитета Красного Креста. Он открывался под предводительством супруги иркутского губернатора Анастасии Петровны Моллериус.

Часто дамы компанией отправлялись в театр – завершался зимний сезон, и в Общественном собрании артисты комической оперы и оперетты из Санкт-Петербурга и Москвы давали спектакль в пользу семейств мобилизованных нижних чинов. В городском театре антреприза Вольского обещала под занавес самые полюбившиеся спектакли. И действительно: утром 8 февраля шла «Снегурочка», а вечером – отрывки из «Мещан», «Василисы Мелентьевны», «Каширской старины», «Ромео и Юлии» и, наконец, комедии «Супружеское счастье». Этот сборный спектакль оказался выстроен так умело, а концовка его вызвала столь естественный смех, что многим казалось тогда: нет никакой войны.

Между тем иркутские доктора торопливо продавали свой скарб, лошадей и так же, в спешном порядке, отбывали на восток. Малый двор иркутской таможни передали военному ведомству. Запасным из нижних чинов не хватало обмундирования, и им предлагали экипироваться самим. «Если кто из чинов запаса принесёт с собою собственные сапоги с голенищами не короче девяти вершков и годное к употреблению платье и бельё, то получит от казны деньги: за сапоги – 5 руб., за рубашку – 50 коп., за исподние брюки – 35 коп., за полушубок – 4 руб., за рукавицы – 26 коп., за наушники – 11 коп., за суконные портянки или шерстяные чулки и носки – 72 коп. Будет оплачиваться не более одной пары сапог, двух рубашек, двух исподних брюк, двух пар носков (или 1 пары портянок), 1 полушубка, 1 пары рукавиц, одного наушника», – сообщалось в «Иркутских губернских ведомостях» от 1 февраля 1904 года.

Не избалованные деньгами мужички пользовались случаем подбросить семье «лишние» 10–12 рублей и, как могли, обмундировывались. Грустно было видеть такие «воинские» поезда. Да не все из них и добирались до фронта. Так, в ночь на 6 февраля близ станции Байкал из-за снежного обвала потерпел крушение поезд, следующий на фронт. Один солдатик погиб, пятеро получили тяжёлые ранения.

От Фивейского

30 января по прочтении Высочайшего манифеста о начале военных действий с Японией протоиерей кафедрального собора М. Фивейский обратился к прихожанам с кратким, но жёстким «Словом».

Накануне Фивейский с большой группой священнослужителей был в Вознесенском монастыре – осматривал гостиницу для паломников, строившуюся целых четыре года и теперь готовую к освящению. Прежде паломники ютились в двух домиках неподалёку, теперь же для них устраивались читальня, буфет и сад, в котором можно было бы предаваться самосозерцанию. Ещё полгода назад Фивейский радовался этому, теперь же пассивная созерцательность представлялась ему губительной, даже преступной. Весь обратный путь он думал о предстоящем молебне и о «Слове» перед ним.

«Чистая, близкая Богу молитва о воинах очень дорога. Но не менее необходимы денежные пожертвования от всех стоящих вне битвы. Пусть Отечество в каждом из нас встретит не только Пожарского, но и Минина», – эти слова, передаваемые из уст в уста, тотчас разнеслись по Иркутску. Ещё не закончился день, а соборная кружка уж наполнилась до краёв. «Иркутские губернские ведомости» в ближайшем же номере напечатали «Слово» Фивейского и ещё добавили от себя: «Наступают дни Масленицы, в которые обыкновенно выбрасывается масса денег, и вот вместо этого пусть каждый внесёт свою лепту в пользу Красного Креста, кружки которого найдутся во всех людных местах и магазинах. Думаем, что местное общество, независимо от пожертвований денежных, организуется для наилучших забот о воинах. Отдельные разговоры об этом раздаются, остаётся лишь явиться инициаторам».

Без сладкого

В считанные дни причт и прихожане Богородице-Казанской церкви собрали на военные нужды 200 руб. Иркутское мусульманское сообщество передало в пользу больных и раненых 400 руб. Купец Н.В. Яковлев арендовал огромное помещение под постой воинских команд, обеспечил их и самоваром, и чаем. А купец А.А. Второв объявил, что за всеми мобилизованными служащими своей фирмы сохранит содержание (за семейными – полное, за одинокими – в половинном размере).

На волне такого подъёма начался массовый отказ учащихся от сладких блюд. Сначала в пехотном юнкерском училище подсчитали, что экономия на пирожных, конфетах и киселях составит приличную сумму, очень необходимую Красному Кресту. Затем барышни из Девичьего института имени Николая I решили отдать «сладкие деньги» семьям мобилизованных. Кроме того, принялись сушить сухари.

А воспитанники ремесленного заведения имени Н.П. Трапезникова и учительской семинарии пустили шапку по кругу и, в довершенье всего, пожелали отправиться на арену военных действий добровольцами. Малолетних, естественно, завернули, но двух только что кончивших курс отправили-таки в Порт-Артур.

В ответ на такое самопожертвование и педагоги пошли на двухпроцентное отчисление из жалования – впредь до окончания войны. Железнодорожники стали отказываться от брони и записываться добровольцами – патриотический подъём в первые три недели военных действий достиг огромного накала. Хотя были, конечно, и те, кто задумался исключительно о наживе.

«Несвоевременные аппетиты»

В ночь с 1 на 2 февраля в гостиной Казимировских набилось более десятка инженеров-железнодорожников. Редактировали коллективную жалобу членов Общества потребителей начальнику Забайкальской железной дороги. Дело в том, что ещё до начала военных действий торговцы дали волю своим разгулявшимся аппетитам. Иркутский губернатор начал слать повсюду тревожные телеграммы – и торговые фирмы обещали сбить цены, но ждать этого инженеры не пожелали. За дело жёстко взялись начальник службы тяги Забайкальской дороги инженер Твардовский и помощник его инженер Яздовский.

На другой день в гостиной у Казимировских вспоминали вчерашний инцидент и пытались описать его для «Иркутских губернских ведомостей». Наконец, утвердили максимально смягчённый вариант: «Начальник службы тяги Твардовский и помощник его инженер Яздовский призвали к себе старшего кладовщика и надлежащим образом указали на всю неуместность и неосновательность предпринятого им повышения цен. После чего цены на весь продукт в магазине Общества потребителей снова приведены к тому уровню, на каком они находились до начала военных действий».

* Сквер им. С.М. Кирова

** К. Маркса

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отделов историко-культурного наследия, краеведческой литературы и библиографии областной библиотеки имени Молчанова-Сибирского.

Валентина Рекунова

08.02.2009

© "Конкурент" приложение к ВСП

5 декабря 1905 года на вокзале висело объявление от 2 декабря, написанное на полулисте бумаги синим карандашом: «Сим объявляется публике и пассажирам, что на Россию отправятся 3-й и 11-й поезда. Начальник станции Иркутск». Было совершенно неясно, ушли эти поезда или только собираются уходить. Дальше...

Утро 28 ноября 1905 года выдалось очень тихим. У Сементовских поднялись, по обыкновению, рано, но спешить было некуда: почтово-телеграфная забастовка продолжалась, и трое взрослых членов семьи оставались без работы. Дальше...

7 ноября 1905 года тёплая погода привлекла на каток Детской площадки многочисленную публику. Кроме учащихся было немало взрослых. Дальше...

Вечером 17 октября 1905 года четверо неизвестных останавливали проходящих по Амурской (Ленина, авт.) и решительно требовали сдавать прокламации. Удивлённые иркутяне растерянно отвечали, что не несут запрещённой литературы – и для пущей убедительности открывали портфели, сумки, выворачивали карманы. Дальше...

День 26 сентября 1905 года показался графине Кутайсовой, супруге генерал-губернатора, самым долгим за два года пребывания в Иркутске. Дамы её кружка, обещавшие съехаться в 10 утра, собрались лишь к одиннадцати, и с первых же фраз разговор пошёл не по тому руслу. Ольга Васильевна хотела представить свои планы помощи инвалидам, возвращающимся с войны, но дамы с порога начали возмущаться закрытием, «ввиду вредного направления», Иркутского педагогического общества. Хотя им положительно было известно, что граф Кутайсов касательства к этому не имел. Дальше...

19 сентября 1905 года пришло сообщение об отправке пяти петербургских врачей и десяти фельдшеров в личное распоряжение иркутского генерал-губернатора Кутайсова. Ему же срочно ассигновались 5 тыс. руб. на экстренные расходы. Получив телеграмму, граф Кутайсов немедленно возбудил ходатайство о выделении 20 тыс. руб. дополнительно. И это решительно никого не удивило, ведь сентябрьские телеграфные ленты несли очень тревожные вести о чуме на восточно-китайской железной дороге, в том числе на последнем разъезде за станцией Маньчжурия. Нужно было «взять серьёзные меры в видах предупреждения эпидемии в Забайкальской области, Иркутской и Енисейской губерниях». Дальше...

Вот представьте себе. Стоит Дом. Уже больше ста лет. Мимо него когда-то проезжали подводы – с цоканьем копыт по деревянной мостовой. Потом появилось чудо – первый трамвай. Потом все больше автомобилей. Дом постепенно и неумолимо врастал своими окнами в землю – так старики к концу жизни становятся ниже ростом: тянет к земле. Так же и Дом – мостовая все выше, асфальт все толще... И суетливые прохожие уже ничего не видят в нем, кроме потенциального хлама, которому не место в современном городе. А дом-старик знает: где-то по земле ходят его потомки, для которых он память, авторитет и связь с предками. О таких домах и людях наш рассказ. Дальше...

14 марта 1904 года в Иркутске по дороге на фронт сделала остановку большая группа корреспондентов из обеих столиц. От «Биржевых ведомостей» ехал г-н Эристов, от «Новостей» – г-н Соломон, от «Новостей дня» – художник Верещагин. «Новое время» и «Русское слово» представляли по три военных корреспондента, среди которых была и женщина – госпожа Пуарэ. Писатель Амфитеатров командировался сразу от двух изданий, «Нива» и «Русь»; первое наняло его за тысячу рублей в месяц, второе – за три тысячи. Во столько же обошёлся «Новому времени» и известный журналист Кравченко. Дальше...

8 февраля 1904 года в канцелярию иркутского губернатора поступила телеграмма, что иркутский военный генерал-губернатор, сенатор, генерал от инфантерии граф Кутайсов возвращается из Санкт-Петербурга.
Сообщались номер поезда, дата, но при этом чётко оговаривалось, «чтобы в Иркутске никто не встречал. Если нужно по делам, то с дороги будет телеграфировано, когда его сиятельство будет принимать». Пробежав телеграмму, иркутский губернатор Моллериус чуть приметно вздохнул и заперся в кабинете – собраться с мыслями. Дальше...

Субботним вечером 24 января 1904 года иркутский инженерный бомонд съехался в музей Восточно-Сибирского отдела Русского географического общества на доклад А.Л. Львова о влиянии мёрзлого грунта на строительство зданий в Иркутске. И хотя чтение было «покрыто аплодисментами» (свидетельство «Иркутских губернских ведомостей»), далеко не все разделили выводы г-на Львова; напротив, разгорелась дискуссия, продолжавшаяся до одиннадцати часов. Кончилось тем, что образовали комиссию для углубления в суть вопроса, и самый активный из оппонентов докладчика, Феликс Иосифович Казимировский, предложил уже в ближайшую пятницу встретиться у него на квартире. Но вовремя вспомнил, что именно пятница, 30 января, занята совершенно и бесповоротно – в этот день Ксении Константиновне Казимировской, супруге Феликса Иосифовича, исполнялось тридцать лет. Дальше...

Вы кажетесь себе продвинутым. У вас есть смартфон, аська и Живой журнал? Не смешите небеса. Ваши мысли не оригинальнее владельца латунного самовара и саврасого мерина, жившего 150 лет назад. Идея была проста: взять подшивку газет «Иркутские губернские ведомости» полуторавековой давности и сравнить с тем, что пишут в иркутских блогах сегодня. Оказалось очень любопытно – за это время в головах иркутян мало что поменялось Дальше...

Речь не о мистике идёт! Просто каждому приличному городу действительно нужно, чтобы под скорлупой его асфальтированных улиц и парковых зон, под экстерьером жилых домов и пустырей скрывался таинственный мир городского подземелья. Скрытый от взора профанов мир запутанных подземных коммуникаций. Мир, о котором можно было бы слагать легенды и куда можно было бы, скажем так, стремиться попасть. Дальше...

Во многих семьях складываются свои традиции встречи Нового года. У одних это спектакль, подготовленный детьми, у других — особенный мамин пирог, у третьих — обязательная встреча всех родственников за праздничным столом. А как встречали Новый год в прошлом веке в Сибири? Сегодня в нашей энциклопедии — рассказы иркутян о том, как это происходило в послевоенные годы. Дальше...

1 ноября 1901 года в 3-ю полицейскую часть пришли двое мальчишек в лохмотьях и заявили, что им нечего есть. Этот эпизод немедленно стал достоянием газетной хроники, и не потому, что мальчишки в лохмотьях были в ту пору в диковинку, – удивило обращение в полицию: куда чаще дети иркутских улиц промышляли попрошайничеством и воровством. Вот и в тот самый день, 1 ноября, когда полицейские делились с нежданными «гостями» обедом, в лавке напротив Пестерёвской* поймали шайку малолетних воришек. А в конце ноября во 2-ю полицейскую часть был доставлен девятилетний парнишка, избегавший решительно всю Сибирь и везде находивший крышу и пропитание. Мать, не знавшая, что с ним делать, привела сына к приставу – «для вразумления». На вопрос, зачем он всё бегает и ворует, путешественник с совершенной серьёзностью отвечал: «Тянет, не могу усидеть!». Кончилось тем, что его определили в Иркутскую земледельческую колонию – так официально называлась исправительная колония для малолетних преступников. Дальше...

В подвале жилого дома на улице Волжской поймана рысь. Дальше...

27 октября 1904 года «Иркутские губернские ведомости» вынужденно объяснялись с читателями: «По поводу циркулирующих в городе упорных слухов, что мы, не желая волновать общественное мнение, не печатаем известий об убийствах, грабежах и кражах, считаем необходимым сказать, что сообщаем обо всех фактах, зарегистрированных полицией». Дальше...

12 августа 1904 года министр путей сообщения князь Хилков, осматривая депо в порту Байкал, обнаружил самодвижущийся механический экипаж, не похожий ни на один из известных ему образцов. Разработал его некто К-н, инженер-механик Байкальской переправы. А техник этой же переправы Б-в придумал новое рельсовое скрепление, позволявшее увеличивать скорость и при этом сокращать расходы на топливо. Министр был весьма и весьма впечатлён и распорядился отвезти чертежи в Петербург Дальше...

Одним из новых явлений наступившего века стало резкое увеличение крестьянской доли в населении Иркутска. Традиционно основным городским сословием были мещане, но к 1904 году крестьяне вплотную приблизились к ним, составив почти треть населения и в 4,3 раза превысив число цеховых, в семь раз – купцов и почётных граждан, в 7,5 раза – чиновников и дворян и более чем в восемь раз – число военных. Дальше...

1898 год в Иркутске завершался на цирковой манер: в декабре заезжий гастролёр приглашал посмотреть панораму, затем демонстрировал нумизматическую коллекцию, под занавес же предложил посмотреть дрессированных крыс. Две из них, по общему признанию, «выказывали неподдельное дарование», и о них говорили едва ли не с умилением. Но всё меркло перед главным событием года — прибытием в Иркутск первого поезда. Дальше...

Карл Карлович фон Нейман, один из блестящих выпускников Дерптского университета пятидесятых годов девятнадцатого столетия, определён был на службу в Пулковскую обсерваторию. А оттуда направлен дальше, на восток — между прочим, с большим повышением в должности. И всё бы тут хорошо, да только в Риге у молодого учёного оставалась невеста Дальше...

27 июля 1904 года двое молодых людей, фланирующих по Большой, заметили трёх китайцев и, быстро переглянувшись, побежали следом и почти догнали уже, когда иностранцы бросились врассыпную. Один оказался менее расторопным и был схвачен за косу. И несдобровать бы ему, если б на шум не подоспел полицейский. Дальше...

16 июля 1904 года в редакцию «Иркутских губернских ведомостей» вошёл антрепренёр городского театра г-н Вольский – с таким победоносным видом, что нельзя было не догадаться: оперная труппа на предстоящий сезон сформирована! Ближайший номер газеты был готов, но держать такую новость было решительно невозможно, и редактор, г-н Виноградов, распорядился снять два текста из «Хроники» и лично проводил антрепренёра к наборщику, на ходу расспрашивая о солистах. Дальше...

За 150 лет в истории сибирской фотографии накопилось столько тайн и загадок, противоречий и коллизий, что настала пора о них рассказать. Рудольф Георгиевич Берестенёв, старший преподаватель кафедры телевидения, радиовещания и истории журналистики ИГУ подготовил к изданию книгу, в которой приоткрывает завесу над некоторыми событиями такого далёкого и такого недавнего прошлого. Дальше...

6 марта 1897 г. в Ремесленную управу доставили посылку, довольно объёмную. Час был обеденный, и в приёмной случился только служащий Подгорбунский. Повертев деревянный ящик и так и этак, он оставил его на столе и сходил за членом управы Серебренниковым. Вместе они вскрыли посылку, и сейчас же раздался взрыв... Подгорбунский с Серебренниковым были серьёзно ранены. А полицейский пристав, прибыв на место, сразу сделал сердитое предположение: «Чую, кто-то из своих». Дальше...

В Прокопьев день – а выпадал он на первую половину июля – иркутяне по обыкновению отправлялись к устью Ушаковки, куда накануне ещё прибывали плоты со строевым лесом, на телегах и просто пешком добирались бабы и девки с берестяными туесами, наполненными голубикой и земляникой, – Прокопьевская ярмарка всем окрестным деревням давала случай подразжиться деньгами. Правда, лето иногда выдавалось холодным, ягоды не поспевали к Прокопьеву дню, но и тут умелые да радивые брали своё, предлагая горожанам птицу, холсты, грабли, вилы Дальше...

27 июля 1801 года в иркутских мясных рядах появился небывалый посетитель — медведь. Перепуганные торговцы немедля собрали товар, покупатели сбились в кучу и схватились за колья, а семинарист Сизов, шедший мимо, заскочил на прилавок, стал прыгать и медведя дразнить. Лесной гость лениво поглядывал на него, а потом резко развернулся, схватил и едва не задрал до смерти. Дальше...

На статью в «Копейке» о репрессированных связистах откликнулись многие читатели. Одна из них — иркутянка Тамара Михайловна Буракова. Позвонила и с дрожью в голосе рассказала: «Мы жили на улице Троицкой: три дома — несколько семей связистов. Жили душа в душу, как родня. Я была ребенком, но очень хорошо помню, как в 1937 году осиротели наши соседи — всех мужчин репрессировали, объявив врагами народа. Моему отцу каким-то чудом удалось избежать этой участи. Скорее всего, потому что он сильно болел. А в 1939 году умер от туберкулеза... Приезжайте обязательно, ведь, кроме меня, о событиях тех лет больше никто не расскажет — очень многих давно уже нет в живых». Дальше...

Григорий Гольдберг восстанавливает историю семьи по папкам с грифом «секретно» Дальше...

Одна из легенд, связанных с Второвским особняком, многим больше знакомым как Иркутский Дворец пионеров, повествует о хозяйке, не выходившей к гостям во время балов и приёмов, а лишь наблюдавшей за ними сквозь решётку потайной комнаты Дальше...

Определённо, это был удивительный день — 17 февраля 1892 года. В одиннадцать утра в полынью у собора бросилась жена священника Ионина — но именно в эту минуту у собора случились рабочие парохода «Сперанский» и cпасли утопленницу. Дальше...

Поместье графа состояло из четырех домов. В одном после смерти графа проживала его сестра Мария с мужем Николаем, а в другом жил бандит Константин Петров, заведовавший складом оружия, принадлежавшего банде Кочкина. Склад помещался под землей, но не на самой территории поместья, а рядом с забором на территории соседей. Место это было выбрано Кочкиным специально для того, чтобы в случае непредвиденного обыска Косте не предъявлялись претензии, что, мол, на его территории склад. Пулеметов, винтовок, наганов и прочего оружия, складированного в схроне, было достаточно, чтобы вооружить целый взвод бандитов, как говорится до зубов. Дальше...

Он выплывает из-за поворота, будто сказочный средневековый корабль. Особенно хорош он зимой, когда деревья не закрывают его, а лишь чуть прорисовываются на фоне тёмно-красных стен. Домовладения Файнберга проступают сквозь иркутские летописи по мере того, как в них происходит что-то значительное или просто случается происшествие: скажем, 27 июля 1883 года шаровая молния влетела в отворённое окно дома Файнберга на Медведниковской, прошла через зал, спальню и вылетела в другое окно, отбив штукатурку и дверные части окна. Дальше...

Иркутск впервые появляется на карте Сибири стольника Петра Ивановича Годунова, которая была составлена по повелению царя Алексея в 1667 году. На карте есть реки Енисей, Ангара с Окой и озеро Байкал, а Иркутск обозначен ещё как зимовье. Дальше...

Бежит, спешит к Ангаре невеликая речушка Ушаковка... Спешат мимо неё иркутяне, не обращая внимания на городскую речку, ничем не славную. Ничем? Как бы не так! Начать с того, что называлась она испокон веку Ида, а нынешнее название — это запечатлённая в топониме память о событиях, произошедших уже более трёхсот лет тому назад. Дальше...

Иркутские истории — это не только припорошенные благородной архивной пылью предания старины. У каждого из нас, иркутян, есть своя история, запечатленная в потаённом уголке нашей памяти. Не отказываясь от наших еженедельных путешествий по страницам былого, сегодня мы обращаемся к нашим читателям с просьбой: поделитесь своими историями с нами! Какая улица запала вам в душу, что тронуло сердце? Какое событие оставило след в вашей памяти? Мы призываем вас, дорогие читатели, вместе с нами написать историю современного Иркутска в рассказах горожан… Дальше...

Именитых гостей в Иркутске конца девятнадцатого столетия непременно водили в «Мавританский замок» — Восточно-Сибирское отделение Императорского Русского географического общества. Дальше...

Заранее оповещённые горожане с утра заняли тротуары на Арсенальской (ныне Дзержинского), до самого поворота на Ланинскую (Декабрьских Событий). Всего в этот день, 20 августа 1873 года, собралось до 700 человек. Особенно выделялись снующие тут и там ребятишки и нарядные дамы. Впрочем, последние, потеряв терпение, пересаживались на экипажи и разъезжали из конца в конец улицы. Наконец послышалось: «Едут, едут!», «Везут, везут!» – и толпа тотчас же наклонилась, всматриваясь и вслушиваясь. Сначала донёсся шум, а потом в отдаленье показалась сама медведка Дальше...