Автор: Валентина РЕКУНОВА

7 ноября 1905 года тёплая погода привлекла на каток Детской площадки многочисленную публику. Кроме учащихся было немало взрослых.

У Ивана Никаноровича, на Большой

В пору войны с Японией и первой русской революции иркутяне не отказались от коньков: их в немалом количестве завозили коммерсанты Рафильзон и Мильнер, Пономарёв и Виноградов. Правда, в обувном магазине Пономарёва на Пестерёвской (Урицкого. – Авт.) они терялись среди штиблет, ботинок, сапожек и полусапожек, бальных туфелек и калош. Для Рафильзона и Мильнера коньки были тоже сезонным товаром, лежавшим где-то за перчатками-кружевами-чулками, в окружении самоваров и швейных  машин. И только у Ивана Никаноровича Виноградова «конёк венчал зиму»: уже с порога его магазина на Большой (К. Маркса. – Авт.) вспоминались лёгкий запах морозца в ясный солнечный день, приятная  усталость мышц, ощущение бодрости и здоровья.

Сам Иван Никанорович, подтянутый и весёлый, встречал в зале, непременно держа в руках мощный «Гаген» или лёгкую «Христианию». Названия моделей он не произносил, а преподносил, и человеку стороннему даже могло показаться, что речь тут о близких Никаноровичу людях, а вовсе не о коньках.

Любители зимнего бега боготворили Виноградова, и когда проводили соревнования, выставляли неизменным распорядителем. По такому случаю Иван Никанорович   и сам обряжался в спортивную форму, а выбирая коньки, отдавал предпочтение «норвежским беговым с иркутским «акцентом». И тут тоже была своя история.

В тёплое время года  Виноградов продвигал велосипеды, локомобили  – исключительно лучших фирм и отменной надёжности (даже применительно к плохо обустроенным иркутским улицам). С той же серьёзностью относился он и к поставкам коньков: предварительно изучил особенности сибирского льда (!) и пришёл к заключению, что для него характерна особая твёрдость и способность выдерживать конькобежца весом вплоть до 6 пудов. Но таким спортсменам нужны особенные коньки – и в норвежскую фирму был направлен специальный, иркутский заказ, с подробнейшим описанием от Ивана Никаноровича, какая «у наших коньков» должна быть форма, из какого сплава, лёгкого, но при этом прочного, должно их изготовить.

Такие спецзаказы могли бы и разорить, но Ивану Никаноровичу после накруток тут же делали скидку за покупку товара большими партиями, так что в конце концов он оказывался даже в выигрыше, предлагая коньки не только отменного качества, но и по ценам, действительно, вне конкуренции.

Вообще, на торговлю трудно было жаловаться; и всё же дождливыми осенними вечерами, оставаясь за книгой один, Иван Никанорович нет-нет да и отвлекался и думал о том, что и господа велосипедисты, и любители зимнего бега проживают в одной, центральной, части города. И лишь волей случая заглядывают в магазин обитатели окраин. Конечно, исключая мальчишек, глазеющих на витрины весь день, но ведь сами-то дети не купят ни велосипед, ни коньки! Одно отрадно: в прошлую зиму большую партию коньков взяла Детская площадка.

Забор ломать не пришлось

О катке на Детской площадке Костя Лепендин узнал от Ваньки-маленького – тот рассказывал, что «катушку у театра всё заливают и заливают, а она всё тает и тает». 6 ноября приморозило, и, встретившись у Воскресенского училища, Костя, Ванька-маленький и Ванька-большой пошли прямой дорогой к городскому театру. И дальше к свежевыстроенному забору, где примечена была небольшая дырочка от сучка.

Лёд был гладкий, ровный и звал прокатиться, но забор поставили  очень высокий и с перекладинками вовнутрь – Ваньке-маленькому нипочём его было не одолеть. И Ванька-большой  предлагал просто выломать доски коловоротом. За обсуждением и застала их одна прохожая, как потом оказалось, учительница Аделаида Эдуардовна Третьякова.

– Зачем же коловорот, если можно просто войти с другой стороны, там, где надпись «Детская площадка»? Да вы читать-то умеете, судари?

Оглядевшись и увидев, что рядом с женщиной никого нет, Костя быстро прикинул, что сбежать им не составит труда, – но тогда и Детская площадка останется тайной… Поколебавшись, он кивнул Ванькам и поплёлся за женщиной следом.

Всем троим – по паре

В теплушке катка было хорошо натоплено. На буфетных полках лежали разноцветные свёртки, пахнущие сдобой, и господин средних лет с удовольствием суетился, распаковывая, раскладывая, весело говоря сам с собой. В соседней комнате  висели коньки всевозможных размеров, и каждому из мальчишек тотчас подобрали  по паре. Затем Костя и учительница принесли из Детского домика кресло и выкатили на лёд. Ванька-маленький  крепко ухватился за спинку, Ванька-большой встал за ним, взяв за плечи, Косте же ничего не осталось, как привязать верёвочку к ремню  Ваньки-большого. Раза три упали, но потом приловчились кататься с одной, правой, ноги и даже отказались от кресла.

Часа через полтора Аделаида Эдуардовна крикнула их с крыльца и в большой комнате, совершенно зелёной от вьющихся растений и с портретами по стенам, напоила чаем. Потом она показала им, как из карточек-букв сложить слово  «дети». «Детскую площадку» одолели лишь в следующие три дня.

Обычно Костя утаивал от домашних все свои приключения, но теперь говорил без умолку. Старший брат, ученик третьего класса Воскресенского начального училища, посмеивался над ним, а мать улыбалась виновато: о Детской площадке она слышала ещё года три назад, да  запамятовала. Зато теперь в Детском домике после занятий пили чай с лепендинскими пирогами.

Придётся ли делить булку?

На уроках чтения первым был, как ни странно, Ванька-маленький, зато Костя преуспел в математике. Правда, не обошлось без курьёзов: на одном из уроков Аделаида Эдуардовна предложила самим придумать задачу, и Костя тут же азартно выбросил руку: «За шухер у цыгана я заработал 2 пятака, но у лавки встретил Ваньков. Придётся ли разломить одну булку или каждый получит по целой?».

На катке компания бывала почти каждый день. И Костя с его новой привычкой считать и пересчитывать недоумевал: на какие деньги покупают коньки, если всех дошкольников и учеников младших классов пропускают бесплатно?

Аделаида Эдуардовна улыбнулась в ответ:

– Да, каждый месяц почти 8 тысяч детей катаются совершенно бесплатно; но при этом ещё пять тысяч покупают билеты: подростки за 10 коп., а взрослые – за 20, и в сумме это всё составляет около 700 руб. Прибавим арендную плату за буфет (не менее 500 рублей за сезон) – получится  совсем не маленькая сумма.

Гостей  встречали «голландцы» и «норвежцы»

В Иркутске конца XIX– начала XX века катки были верным способом «усиления средств»  общественных объединений; начинался ноябрь, и в газетах одно за другим появлялись объявления о катках, «открывающих свои действия». Скажем, в 1889 году горожане могли выбирать между «Педагогическим» и катком Добровольного пожарного общества. В зиму 1900–1901 гг. работали три катка: на Большой улице, а также на Преображенской  и Тихвинской площадях. В зиму 1904 года к традиционным площадкам прибавилась старая Сенная площадь, облюбованная предпринимателем А. Донателло. Но самым необычным стал каток, открытый  за пять лет до этого в Интендантском саду: посетители скользили по аллеям среди припорошённых деревьев, поворачивали к пруду, огибали фонтаны и летний театр, спускались к задним воротам, почти до самой Ушаковки, и медленно возвращались обратно.

Вечером катки освещались бенгальскими огнями, причудливыми фонариками, по воскресеньям играли оркестры, проводились призовые гонки. На Детской площадке поднимались настоящие ледяные горы, в январе 1904-го здесь устроили большое гуляние с маскарадом и танцами вокруг ёлки под звуки военного оркестра. Распорядители были в костюмах голландцев, норвежцев и так зажигали, что более шести часов никто не хотел расходиться. А собралось в тот вечер ни много ни мало две тысячи человек. На другой день здесь же прошёл детский праздник – с экстра-почтой на салазках, катанием на тройках, шествием ряженых и даже «Пляской дикарей»!

«Сочту за лучшее раскланяться»

Устройство  катков было проще всего для пожарного общества: оно устанавливало паровую машину прямо на берегу Ангары и подавало воду (как правило, на ближайшую Тихвинскую площадь). Оркестр тоже был свой, так что все расходы сводились к аренде участка, его освещению и украшению.

Такой сезонный товар, как коньки, в Иркутске конца XIX – начала XX века приносил неплохие доходы

Общество распространения народного образования и народных развлечений, не имея ни оркестра, ни пожарных машин, располагало собственной площадкой – Детской и могло позволить себе не разбирать на лето ни теплушку катка, ни окружавший его забор. Кроме того, организаторы проявляли чудеса экономии, обязывая буфетчика не только вести гардероб, освещать и отапливать теплушку, но и чистить каток. Всё это жёстко прописывалось в контракте вместе с обязательством обеспечить половину арендной платы ещё до открытия катка, а оставшееся – никак не позднее, чем в середине сезона.

Буфетчик, нанятый в ноябре 1904 года, был, конечно, обескуражен, но виду не подал, чем и расположил к себе даже самых бдительных активистов общества.  И когда он попросил об отсрочке окончательной выплаты, ему с готовностью пошли навстречу. Однако в назначенный для расчёта день (впрочем, как и в последующие) буфетчик не явился; обнаружили лишь записку: «Сочту за лучшее раскланяться с площадкой».

Не оправдали себя и ожидания А. Донателло, в январе 1904 года сделавшего ставку на гонки. Хотя всё начиналось хорошо: заказан был  золотой шведский конёк-брелок – как главный приз в забеге на 30 кругов (каждый – по 200 саженей). Были и ещё два приза, не менее замечательных, и за каждый из них разгорелась борьба.  Только зрителей оказалось до обидного мало: иркутяне не привыкли ещё  к подобным состязаниям. И после выплат оркестру и распорядителю Донателло оказался в убытке.

Что ничуть не смутило Общество распространения образования и народных развлечений: в конце января 1904 года на Детской площадке также устроили гонки. Предприимчивые распорядители заклеили афишами весь город – и не прогадали.

«А нас возьмёте на вулкан?»

К концу декабря 1905 года вся лепендинская компания уже неплохо каталась и даже предлагала устроить соревнование между дошкольниками. Мальчишки усиленно тренировались, а намёрзнув, спешили в Детский домик, к Аделаиде Эдуардовне. Записались в библиотеку, бывшую тут же, на Детской, и теперь приносили домой небольшие книжки. Костина мать даже сшила каждому по небольшому мешочку на твёрдой подкладке. А вот альбом для рисования  отчего-то не купила. Конечно, на уроках давали и бумагу, и цветные карандаши, но донести рисунки до дома несмятыми так ни разу и не удалось.

Уроки рисования проходили в самой лучшей комнате Детского домика, где хранились семь огромных  атласов, большой гербарий, подаренный господином Юринским, а также находки, сделанные во время экскурсий по окрестностям.

– Эх, кабы раньше знать – мы бы тоже ходили в походы! – вырвалось у Кости.

– И сходите. Непременно сходите! – отвечал мужской голос, и в дверях появился «тот самый господин Юринский».  День был субботний, и значит, читалась лекция по ботанике. Называлась она очень мудрёно – «Органография растений», но на самом-то деле всё оказалось совершенно понятным даже Ваньке-маленькому.

Потом долго говорили о лете: как отправятся они вместе на старый иркутский вулкан, как досадят деревья возле Детского домика – планов было много, и в каждом из них было место и Косте, и обоим Ванькам. Только б дождаться лета!

– Кстати, кто  сосчитает, сколько месяцев остаётся до лета? – Аделаида Эдуардовна, смеясь, оглядела мальчишек.

– Можно и сосчитать, – охотно отозвался Костя Лепендин. – Сейчас ноябрь – это раз; потом декабрь – это два...

31 декабря 1905-го в Сибири ввели военное положение. В ночь на 1 января 1906 года на Детской площадке арестовали всех встречавших там Новый год, в том числе и подростков. Детей вскоре отпустили, а взрослых выслали в 24 часа. Саму Детскую площадку отобрали у Общества распространения народного образования вместе с построенным на энтузиазме катком, Детским домиком, летним театром...

До конца жизни Константин Лепендин сожалел, что уж больше не встретил он ни учительницу Третьякову, ни господина Юринского, готового отправиться вместе с ним на вулкан.

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отделов редкой книги, историко-культурного наследия и библиографии областной библиотеки имени Молчанова-Сибирского.

5 декабря 1905 года на вокзале висело объявление от 2 декабря, написанное на полулисте бумаги синим карандашом: «Сим объявляется публике и пассажирам, что на Россию отправятся 3-й и 11-й поезда. Начальник станции Иркутск». Было совершенно неясно, ушли эти поезда или только собираются уходить. Дальше...

Утро 28 ноября 1905 года выдалось очень тихим. У Сементовских поднялись, по обыкновению, рано, но спешить было некуда: почтово-телеграфная забастовка продолжалась, и трое взрослых членов семьи оставались без работы. Дальше...

Вечером 17 октября 1905 года четверо неизвестных останавливали проходящих по Амурской (Ленина, авт.) и решительно требовали сдавать прокламации. Удивлённые иркутяне растерянно отвечали, что не несут запрещённой литературы – и для пущей убедительности открывали портфели, сумки, выворачивали карманы. Дальше...

День 26 сентября 1905 года показался графине Кутайсовой, супруге генерал-губернатора, самым долгим за два года пребывания в Иркутске. Дамы её кружка, обещавшие съехаться в 10 утра, собрались лишь к одиннадцати, и с первых же фраз разговор пошёл не по тому руслу. Ольга Васильевна хотела представить свои планы помощи инвалидам, возвращающимся с войны, но дамы с порога начали возмущаться закрытием, «ввиду вредного направления», Иркутского педагогического общества. Хотя им положительно было известно, что граф Кутайсов касательства к этому не имел. Дальше...

19 сентября 1905 года пришло сообщение об отправке пяти петербургских врачей и десяти фельдшеров в личное распоряжение иркутского генерал-губернатора Кутайсова. Ему же срочно ассигновались 5 тыс. руб. на экстренные расходы. Получив телеграмму, граф Кутайсов немедленно возбудил ходатайство о выделении 20 тыс. руб. дополнительно. И это решительно никого не удивило, ведь сентябрьские телеграфные ленты несли очень тревожные вести о чуме на восточно-китайской железной дороге, в том числе на последнем разъезде за станцией Маньчжурия. Нужно было «взять серьёзные меры в видах предупреждения эпидемии в Забайкальской области, Иркутской и Енисейской губерниях». Дальше...

Вот представьте себе. Стоит Дом. Уже больше ста лет. Мимо него когда-то проезжали подводы – с цоканьем копыт по деревянной мостовой. Потом появилось чудо – первый трамвай. Потом все больше автомобилей. Дом постепенно и неумолимо врастал своими окнами в землю – так старики к концу жизни становятся ниже ростом: тянет к земле. Так же и Дом – мостовая все выше, асфальт все толще... И суетливые прохожие уже ничего не видят в нем, кроме потенциального хлама, которому не место в современном городе. А дом-старик знает: где-то по земле ходят его потомки, для которых он память, авторитет и связь с предками. О таких домах и людях наш рассказ. Дальше...

14 марта 1904 года в Иркутске по дороге на фронт сделала остановку большая группа корреспондентов из обеих столиц. От «Биржевых ведомостей» ехал г-н Эристов, от «Новостей» – г-н Соломон, от «Новостей дня» – художник Верещагин. «Новое время» и «Русское слово» представляли по три военных корреспондента, среди которых была и женщина – госпожа Пуарэ. Писатель Амфитеатров командировался сразу от двух изданий, «Нива» и «Русь»; первое наняло его за тысячу рублей в месяц, второе – за три тысячи. Во столько же обошёлся «Новому времени» и известный журналист Кравченко. Дальше...

8 февраля 1904 года в канцелярию иркутского губернатора поступила телеграмма, что иркутский военный генерал-губернатор, сенатор, генерал от инфантерии граф Кутайсов возвращается из Санкт-Петербурга.
Сообщались номер поезда, дата, но при этом чётко оговаривалось, «чтобы в Иркутске никто не встречал. Если нужно по делам, то с дороги будет телеграфировано, когда его сиятельство будет принимать». Пробежав телеграмму, иркутский губернатор Моллериус чуть приметно вздохнул и заперся в кабинете – собраться с мыслями. Дальше...

Ежегодный польский бал в 1904-м пришёлся на 31 января. Шёл пятый день русско-японской войны, однако быть балу или не быть – не обсуждалось Дальше...

Субботним вечером 24 января 1904 года иркутский инженерный бомонд съехался в музей Восточно-Сибирского отдела Русского географического общества на доклад А.Л. Львова о влиянии мёрзлого грунта на строительство зданий в Иркутске. И хотя чтение было «покрыто аплодисментами» (свидетельство «Иркутских губернских ведомостей»), далеко не все разделили выводы г-на Львова; напротив, разгорелась дискуссия, продолжавшаяся до одиннадцати часов. Кончилось тем, что образовали комиссию для углубления в суть вопроса, и самый активный из оппонентов докладчика, Феликс Иосифович Казимировский, предложил уже в ближайшую пятницу встретиться у него на квартире. Но вовремя вспомнил, что именно пятница, 30 января, занята совершенно и бесповоротно – в этот день Ксении Константиновне Казимировской, супруге Феликса Иосифовича, исполнялось тридцать лет. Дальше...

Вы кажетесь себе продвинутым. У вас есть смартфон, аська и Живой журнал? Не смешите небеса. Ваши мысли не оригинальнее владельца латунного самовара и саврасого мерина, жившего 150 лет назад. Идея была проста: взять подшивку газет «Иркутские губернские ведомости» полуторавековой давности и сравнить с тем, что пишут в иркутских блогах сегодня. Оказалось очень любопытно – за это время в головах иркутян мало что поменялось Дальше...

Речь не о мистике идёт! Просто каждому приличному городу действительно нужно, чтобы под скорлупой его асфальтированных улиц и парковых зон, под экстерьером жилых домов и пустырей скрывался таинственный мир городского подземелья. Скрытый от взора профанов мир запутанных подземных коммуникаций. Мир, о котором можно было бы слагать легенды и куда можно было бы, скажем так, стремиться попасть. Дальше...

Во многих семьях складываются свои традиции встречи Нового года. У одних это спектакль, подготовленный детьми, у других — особенный мамин пирог, у третьих — обязательная встреча всех родственников за праздничным столом. А как встречали Новый год в прошлом веке в Сибири? Сегодня в нашей энциклопедии — рассказы иркутян о том, как это происходило в послевоенные годы. Дальше...

1 ноября 1901 года в 3-ю полицейскую часть пришли двое мальчишек в лохмотьях и заявили, что им нечего есть. Этот эпизод немедленно стал достоянием газетной хроники, и не потому, что мальчишки в лохмотьях были в ту пору в диковинку, – удивило обращение в полицию: куда чаще дети иркутских улиц промышляли попрошайничеством и воровством. Вот и в тот самый день, 1 ноября, когда полицейские делились с нежданными «гостями» обедом, в лавке напротив Пестерёвской* поймали шайку малолетних воришек. А в конце ноября во 2-ю полицейскую часть был доставлен девятилетний парнишка, избегавший решительно всю Сибирь и везде находивший крышу и пропитание. Мать, не знавшая, что с ним делать, привела сына к приставу – «для вразумления». На вопрос, зачем он всё бегает и ворует, путешественник с совершенной серьёзностью отвечал: «Тянет, не могу усидеть!». Кончилось тем, что его определили в Иркутскую земледельческую колонию – так официально называлась исправительная колония для малолетних преступников. Дальше...

В подвале жилого дома на улице Волжской поймана рысь. Дальше...

27 октября 1904 года «Иркутские губернские ведомости» вынужденно объяснялись с читателями: «По поводу циркулирующих в городе упорных слухов, что мы, не желая волновать общественное мнение, не печатаем известий об убийствах, грабежах и кражах, считаем необходимым сказать, что сообщаем обо всех фактах, зарегистрированных полицией». Дальше...

12 августа 1904 года министр путей сообщения князь Хилков, осматривая депо в порту Байкал, обнаружил самодвижущийся механический экипаж, не похожий ни на один из известных ему образцов. Разработал его некто К-н, инженер-механик Байкальской переправы. А техник этой же переправы Б-в придумал новое рельсовое скрепление, позволявшее увеличивать скорость и при этом сокращать расходы на топливо. Министр был весьма и весьма впечатлён и распорядился отвезти чертежи в Петербург Дальше...

Одним из новых явлений наступившего века стало резкое увеличение крестьянской доли в населении Иркутска. Традиционно основным городским сословием были мещане, но к 1904 году крестьяне вплотную приблизились к ним, составив почти треть населения и в 4,3 раза превысив число цеховых, в семь раз – купцов и почётных граждан, в 7,5 раза – чиновников и дворян и более чем в восемь раз – число военных. Дальше...

1898 год в Иркутске завершался на цирковой манер: в декабре заезжий гастролёр приглашал посмотреть панораму, затем демонстрировал нумизматическую коллекцию, под занавес же предложил посмотреть дрессированных крыс. Две из них, по общему признанию, «выказывали неподдельное дарование», и о них говорили едва ли не с умилением. Но всё меркло перед главным событием года — прибытием в Иркутск первого поезда. Дальше...

Карл Карлович фон Нейман, один из блестящих выпускников Дерптского университета пятидесятых годов девятнадцатого столетия, определён был на службу в Пулковскую обсерваторию. А оттуда направлен дальше, на восток — между прочим, с большим повышением в должности. И всё бы тут хорошо, да только в Риге у молодого учёного оставалась невеста Дальше...

27 июля 1904 года двое молодых людей, фланирующих по Большой, заметили трёх китайцев и, быстро переглянувшись, побежали следом и почти догнали уже, когда иностранцы бросились врассыпную. Один оказался менее расторопным и был схвачен за косу. И несдобровать бы ему, если б на шум не подоспел полицейский. Дальше...

16 июля 1904 года в редакцию «Иркутских губернских ведомостей» вошёл антрепренёр городского театра г-н Вольский – с таким победоносным видом, что нельзя было не догадаться: оперная труппа на предстоящий сезон сформирована! Ближайший номер газеты был готов, но держать такую новость было решительно невозможно, и редактор, г-н Виноградов, распорядился снять два текста из «Хроники» и лично проводил антрепренёра к наборщику, на ходу расспрашивая о солистах. Дальше...

За 150 лет в истории сибирской фотографии накопилось столько тайн и загадок, противоречий и коллизий, что настала пора о них рассказать. Рудольф Георгиевич Берестенёв, старший преподаватель кафедры телевидения, радиовещания и истории журналистики ИГУ подготовил к изданию книгу, в которой приоткрывает завесу над некоторыми событиями такого далёкого и такого недавнего прошлого. Дальше...

6 марта 1897 г. в Ремесленную управу доставили посылку, довольно объёмную. Час был обеденный, и в приёмной случился только служащий Подгорбунский. Повертев деревянный ящик и так и этак, он оставил его на столе и сходил за членом управы Серебренниковым. Вместе они вскрыли посылку, и сейчас же раздался взрыв... Подгорбунский с Серебренниковым были серьёзно ранены. А полицейский пристав, прибыв на место, сразу сделал сердитое предположение: «Чую, кто-то из своих». Дальше...

В Прокопьев день – а выпадал он на первую половину июля – иркутяне по обыкновению отправлялись к устью Ушаковки, куда накануне ещё прибывали плоты со строевым лесом, на телегах и просто пешком добирались бабы и девки с берестяными туесами, наполненными голубикой и земляникой, – Прокопьевская ярмарка всем окрестным деревням давала случай подразжиться деньгами. Правда, лето иногда выдавалось холодным, ягоды не поспевали к Прокопьеву дню, но и тут умелые да радивые брали своё, предлагая горожанам птицу, холсты, грабли, вилы Дальше...

27 июля 1801 года в иркутских мясных рядах появился небывалый посетитель — медведь. Перепуганные торговцы немедля собрали товар, покупатели сбились в кучу и схватились за колья, а семинарист Сизов, шедший мимо, заскочил на прилавок, стал прыгать и медведя дразнить. Лесной гость лениво поглядывал на него, а потом резко развернулся, схватил и едва не задрал до смерти. Дальше...

На статью в «Копейке» о репрессированных связистах откликнулись многие читатели. Одна из них — иркутянка Тамара Михайловна Буракова. Позвонила и с дрожью в голосе рассказала: «Мы жили на улице Троицкой: три дома — несколько семей связистов. Жили душа в душу, как родня. Я была ребенком, но очень хорошо помню, как в 1937 году осиротели наши соседи — всех мужчин репрессировали, объявив врагами народа. Моему отцу каким-то чудом удалось избежать этой участи. Скорее всего, потому что он сильно болел. А в 1939 году умер от туберкулеза... Приезжайте обязательно, ведь, кроме меня, о событиях тех лет больше никто не расскажет — очень многих давно уже нет в живых». Дальше...

Григорий Гольдберг восстанавливает историю семьи по папкам с грифом «секретно» Дальше...

Одна из легенд, связанных с Второвским особняком, многим больше знакомым как Иркутский Дворец пионеров, повествует о хозяйке, не выходившей к гостям во время балов и приёмов, а лишь наблюдавшей за ними сквозь решётку потайной комнаты Дальше...

Определённо, это был удивительный день — 17 февраля 1892 года. В одиннадцать утра в полынью у собора бросилась жена священника Ионина — но именно в эту минуту у собора случились рабочие парохода «Сперанский» и cпасли утопленницу. Дальше...

Поместье графа состояло из четырех домов. В одном после смерти графа проживала его сестра Мария с мужем Николаем, а в другом жил бандит Константин Петров, заведовавший складом оружия, принадлежавшего банде Кочкина. Склад помещался под землей, но не на самой территории поместья, а рядом с забором на территории соседей. Место это было выбрано Кочкиным специально для того, чтобы в случае непредвиденного обыска Косте не предъявлялись претензии, что, мол, на его территории склад. Пулеметов, винтовок, наганов и прочего оружия, складированного в схроне, было достаточно, чтобы вооружить целый взвод бандитов, как говорится до зубов. Дальше...

Он выплывает из-за поворота, будто сказочный средневековый корабль. Особенно хорош он зимой, когда деревья не закрывают его, а лишь чуть прорисовываются на фоне тёмно-красных стен. Домовладения Файнберга проступают сквозь иркутские летописи по мере того, как в них происходит что-то значительное или просто случается происшествие: скажем, 27 июля 1883 года шаровая молния влетела в отворённое окно дома Файнберга на Медведниковской, прошла через зал, спальню и вылетела в другое окно, отбив штукатурку и дверные части окна. Дальше...

Иркутск впервые появляется на карте Сибири стольника Петра Ивановича Годунова, которая была составлена по повелению царя Алексея в 1667 году. На карте есть реки Енисей, Ангара с Окой и озеро Байкал, а Иркутск обозначен ещё как зимовье. Дальше...

Бежит, спешит к Ангаре невеликая речушка Ушаковка... Спешат мимо неё иркутяне, не обращая внимания на городскую речку, ничем не славную. Ничем? Как бы не так! Начать с того, что называлась она испокон веку Ида, а нынешнее название — это запечатлённая в топониме память о событиях, произошедших уже более трёхсот лет тому назад. Дальше...

Иркутские истории — это не только припорошенные благородной архивной пылью предания старины. У каждого из нас, иркутян, есть своя история, запечатленная в потаённом уголке нашей памяти. Не отказываясь от наших еженедельных путешествий по страницам былого, сегодня мы обращаемся к нашим читателям с просьбой: поделитесь своими историями с нами! Какая улица запала вам в душу, что тронуло сердце? Какое событие оставило след в вашей памяти? Мы призываем вас, дорогие читатели, вместе с нами написать историю современного Иркутска в рассказах горожан… Дальше...

Именитых гостей в Иркутске конца девятнадцатого столетия непременно водили в «Мавританский замок» — Восточно-Сибирское отделение Императорского Русского географического общества. Дальше...

Заранее оповещённые горожане с утра заняли тротуары на Арсенальской (ныне Дзержинского), до самого поворота на Ланинскую (Декабрьских Событий). Всего в этот день, 20 августа 1873 года, собралось до 700 человек. Особенно выделялись снующие тут и там ребятишки и нарядные дамы. Впрочем, последние, потеряв терпение, пересаживались на экипажи и разъезжали из конца в конец улицы. Наконец послышалось: «Едут, едут!», «Везут, везут!» – и толпа тотчас же наклонилась, всматриваясь и вслушиваясь. Сначала донёсся шум, а потом в отдаленье показалась сама медведка Дальше...